— Тебя смяли, это верно… — раздумчиво проговорил Акинфий и вдруг спросил в упор: — А кто ты такой был-то?
— Как кто? — опешил Меншиков. — Я — правая рука императора был. Второй человек в государстве!
— А чего полезного ты для государства сделал? Казну обворовывал? Взятки брал? Ордена себе вешал? — Акинфий спрашивал спокойно, даже с некоторой ласковостью в голосе, но злая усмешка кривила губы.
— Да ты что-о, сучий хвост! — придушенно выкрикнул Меншиков и грохнул кулаком по столешнице. — Ты с кем разговариваешь?
— Ты охолонись маленько, Александр Данилыч, охолонись, — ласково продолжал Акинфий. — Подумай лучше, с кем разговариваешь. У меня двадцать заводов, Данилыч. Нынче вот двадцать первый закладывать буду. Я — хозяин на Урале. А ты кто? Меня сомнут, в России железа не будет! Пушек не будет! Якорей! Моим железом со всей Европой торгуют! — Акинфий тяжело задышал, сжал кулаки. — А тебя вон смяли, и никому от этого не холодно, не жарко. Доходное место освободилось, другой на ем теперича воровать будет.
Сломленный судьбой властелин не отвечал, сидел, сгорбившись. Акинфий одним махом опорожнил кубок, спросил:
— Куда путь-то держишь, Данилыч?
— В Березов… — не сразу отозвался Меншиков. — Сослали навечно.
— Ты того… не обессудь за слова злые, — вздохнул Акинфий. — Чего заслужил, то и получил. Нешто деньгами тебе помочь? По старой дружбе.
— Не надо, — Меншиков резко поднялся, взглянул с ненавистью. — Прощай, Акинфий Демидов. Дай бог больше не видеться!
— Так и думал, что откажешься, — улыбнулся Акинфий. — Что ж, дай бог не видеться…
ПОСЛЕ СМЕРТИ ПЕТРА И НА ПРЕСТОЛ ВСТУПИЛА АННА ИОАНОВНА. НАСТУПИЛИ ГУБИТЕЛЬНЫЕ ВРЕМЕНА БИРОНА.
Под вечер Акинфий наблюдал, как каменщики возводили стены башни. Работа спорилась. Прозвонили колокола в церкви. Из завода шли закопченные кузнецы, плавильщики, горновые. Проходя мимо Акинфня, торопливо снимали шапки, кланялись. Вдруг истошный крик послышался издали:
— Хозяи-и-ин!
Вдоль заводского пруда, мимо баб, полоскавших на берегу белье, карьером летел приказчик Крот. Перемахнул через плотину и прямиком к Акинфию. Глаза у него выпучены, рот перекошен от крика:
— Хозяин! Нашли место! Пантелеевское место нашли!
— Ты что разорался на всю округу, дубина?! — рявкнул на него Акинфий.
— Нашли место… — задыхаясь, бормотал Крот, — жилу серебряную и пометки Пантелеевские. Ох, и богатая жила, хозяии-ин!
— Кто нашел?
— Углежог. Платошкой кличут. Лес под уголь валил и наткнулся.
— Он никому про жилу не сказывал?
— Да вроде, никому… Правду сказать, там неподалеку еще углежоги работали… — раздумывая, отвечал Крот.
— Н-ну-у, хорошо-о… — Акинфий вытер мокрый лоб, огляделся по сторонам. — За добрую весть сто рублей тебе жалую, Крот.
— Премного благодарствую, хозяин.
— А вечером ко мне того углежога приведи. Или ист, я сам к нему наведаюсь. Где живет, знаешь?
Поздним вечером Акинфий в сопровождении Крота направлялся к жилищу углежога Платона. Шли узкими улочками. По обе стороны — покосившиеся, ветхие хибары с подслеповатыми оконцами. Свиньи нежились в лужах, бродили козы.
Крот толкнул скрипучую дверь.
— Хозяин дома?
В глубине потрескивала лучина, воткнутая в стену рядом с иконой. Деревянная люлька на веревках подвешена к потолку. Нещадно дымила печь.
Когда гости вошли, с лежанки растерянно поднялась, кутаясь в драный платок, Марья. Акинфий долго, не веря своим глазам, приглядывался к ней — постаревшей, с глубокими, печальными глазами.
— Марья… — шепотом спросил Акинфий, и ужас охватил его. — Это ты, Марья?
— Я… Здравствуйте, Акинфий Никитич…
Крот с удивлением смотрел то на хозяина, то на Марью. Акинфий обессиленно прислонился к стене.
— Ну-к, Крот, выйди, — негромко приказал он.
Приказчик молча повиновался. На пороге обернулся.
— Марья… — Акинфий шагнул к ней, будто слепой, протянув вперед руки. — Марьюшка… Как же это, господи!
Они обнялись и долго стояли неподвижно, боясь шевельнуться.
— Давно ты здесь? — шепотом спросил Акинфий.
— Дочке уже шесть годов минуло…
— Что ж не объявилась, не показалась?