…В кабинете Акинфня уже дожидались гости: князь Вяземский, тучный, с добродушным, мясистым лицом, затянутый в золоченый мундир, с брильянтовыми орденами, и генерал Татищев, в черном сюртуке, в левой руке — черная треуголка. Князь грузно прохаживался по кабинету, разглядывал чертежи и карты, развешанные по степам, остановился перед коллекцией минералов в ящиках под стеклами.
— Специально сии минералы из Германии выписал, — пояснил Татищев. — Что говорить, заводчик хваткий, с талантом. Но самоуправствует сверх всякой меры.
— Поправим… — степенно произнес Вяземский.
— Возомнил себя чуть ли не царем на Урале.
— Укротим… — вновь важно и глубокомысленно обронил князь. — В бараний рог согнем!
А из подвалов тем временем прислуга торопливо выносила охапки шкурок — соболиных, горностаевых, бобровых. Принесли большой ларь с украшениями. Тут серебряные и золотые кольца и перстни, диадемы и аграфы, в оправах сверкали изумруды, жемчуг, топазы.
— Давай еще, — отрывисто приказывал Акинфий. — Не жалей князю, пущай на него разом столбняк нападет!
— Тут ведь ишшо беда какая, батюшка, — вздохнул Лиходеев. — Разбойничать в слободе стали. Энтой ночью ктой-то заводскую бабу зарезал. Прям в дому. Такое озорство зверское…
— Какую бабу? — похолодев, спросил Акинфий.
— Да Марьей звали…
Оттолкнув приказчика, Акннфин пулей вылетел во двор, кинулся к конюшне, вывел заседланного коня.
…Возле дома Марьи толпился народ. При появлении Акинфия разговоры и причитания разом смолкли.
Акинфий слетел с лошади, кинулся в дом, расталкивая людей.
Марья лежала на колченогом столе в гробу, и в руках, сложенных на груди, горела свечка. Несколько старушонок в черном стояли возле гроба, шепотом молились. Под образами возвышалась фигура священника и черной рясе, с красным, испитым лицом.
Будто пьяный, Акинфнй сделал несколько нетвердых шагов к гробу. Старушки шарахнулись к двери, толкая друг друга, а священник продолжал стоять столбом. Акинфий рванул его за грудки, вытолкал вслед за старушками и захлопнул дверь. Медленно опустился оп перед гробом на колени, обнял бездыханную Марью, простонал глухо:
— За что так наказываешь меня, господи?
Князь Вяземский и статс-секретарь Татищев, казалось, дара речи лишились. Прислуга охапками вносила и сваливала на пол вороха соболей, горностаев, бобров. Завершающим ударом была малахитовая шкатулка, полная драгоценностей. У порога кланялся в пояс приказчик Лиходеев:
— С ночи уехал, так и нету. А когда вернется, один бог ведает…
Князь Вяземский трясущимися руками перебирал искрящиеся шкурки, гладил, даже нюхал.
— Ох, ты-и-и… отродясь столько-то сразу не видывал. А сверкает-то как, прям живой огонь мечет! Небось, и в царских кладовых эдакой красоты нету! — Он утер выступивший на лбу пот и круто повернулся к приказчику: — Это что ж, в подарок нам?
— Нижайшим образом просили не гневаться и принять подношение, ваша светлость… И отобедать просили чем бог послал.
— Пойдем, Татищев, — хмыкнул князь. — Отведаем, чего господь Демидову посылает.
Только к вечеру четверка взмыленных копей привезла гроб к часовне на высоком берегу Чусовой. Сопровождали его Крот и четверо стражников. Перепуганный священник сидел на телеге.
— Рядом с Пантелеем могилу копайте! — приказал Акинфий и шагнул в часовню.
— Последнюю отраду… последнюю надежду за что отобрал, господи? — запавшие глаза смотрели на иконы, были сухими и злыми. — Пошто я в одиночестве мучаюсь, жилы рву? Что мне заводы энти, богачество? Как жить дальше, господи, надоумь… — Акинфий облизнул пересохшие губы, прислушался. — Если ты есть, господи, пошто допускаешь, чтобы души невинные и праведные страдали и гибли? Пошто жестоким да лживым удачу даруешь, а добрых да чистых на мучения обрекаешь? Нешто в этом смысл житья нашего?
В часовню бесшумно вошел Крот, оглянулся назад. Рука легла на рукоять ножа. Вот она, спина Акинфия, прямо перед ним.
Но не хватило решимости, безвольно упала рука.
— А может, тебя и нет вовсе, господи? Молимся, а кому и сами не ведаем? — вдруг громко спросил Акинфий.
Крот даже пошатнулся от такого богохульства, мелко перекрестился. Акинфий оглянулся и, увидев приказчика, бросился на него, сдавил горло железными руками, повалил на пол:
— Кто это, кто сделал, говори! Евдокия? А убивал кто? Ты?!
— Смилуйся, Акинфий Никитич! Христом-богом молю! — захрипел Крот.
— Нет Христа! Нет бога! — рявкнул Акинфий. — Говори, Евдокия?