— Чего «прибить»? — Пантелей испуганно округлил глаза.
На дворе выстрелили в третий раз и скоро — в четвертый.
— Чего он палит-то так много? — неизвестно у кого спросил Никита. — Мажет, что ли?
— Нетто государи мажут? — укоризненно покачал головой Пантелеи. — У их, знаешь, какой глаз? Это когда оружье дрянь, тогда конечно.
— Нет, надо прибить. — Никита решительно встал, сжимая пудовые кулаки. — Держи его, Акиша, с него все началось…
Пантелей проворно скакнул к двери и чуть не столкнулся с Петром. Царь подбежал к помертвевшему Никите, рванул за плечи и… поцеловал:
— Бьет, как по заказу! Как же ты его починил, Демидыч? Ведь сам Кухенрейтер делал!
— То не я, государь… То мои старший, Акишка.
Акинфий несмело шагнул к царю, потупился. Царь протянул руку.
— Молодец, мастер! Молодец!
— Благодарствую, государь, — Акинфий поклонился степенно и к всеобщему изумлению достал из-за пазухи второй пистолет, точь-в-точь как первый, только курок у этого болтался бессильно.
Выпучив глаза, Петр рассматривал два совершенно одинаковых пистолета и ничего не понимал:
— К-как это?
— У Кухенрейтера-то боечек с пружиной так поломаны, — пояснил Акинфий, — что починить никакой возможности не было. Пришлось другой такой пистолетишко сделать.
Петр захохотал, облапил вконец смущенного Акинфия и трижды расцеловал.
…Потом все порядком захмелели. Никита принялся бренчать на балалайке, а Григорий с Пантелеем плясали посреди горницы, били каблуками в выскобленные доски, выкидывали коленца. Потом все хором запели про то, как девица в лесу грибы собирала и встречала удалого разбойника. Охальную ухарскую песню.
Никита исподволь наблюдал за царем, будто удобный момент выжидал. Наконец тихо прихлопнул ладонью струны, полез с лавки на пол, на колени. Петр, ласково глядя, подхватил его, поднял.
— А если я сыщу денег, государь? — совсем трезво спросил Никита, вновь усаживаясь на лавку.
— Где ж ты их сыщешь? — встрял по своему обыкновению Меншиков. — Они не грибы.
— Все исполню для тебя, Никита, — продолжая улыбаться, сказал Петр. — Только денег у меня нет…
— Акишка! Кланяйся государю! — приказал Никита.
Акинфий встал, непонимающе посмотрел на отца и низко склонился перед Петром.
— Помоги, государь Петр Алексеевич, — проникновенным голосом произнес Никита, — старшего моего женить. Невеста есть — купца Коробкова дочь, Евдокия.
Акинфий в миг распрямился, как лук, у которого тетива лопнула.
— Купец богатеющий, — не обращая на сына внимания, продолжал Никита. — Вся Тула у него в долгах, но тебе, государь, я чаю, не откажет!
Прощались они ранним утром. Прежде чем сесть в возок, Петр взглянул на стену сарая, на которой накануне намалевали известкой шведского льва, разинувшего пасть в свирепом рыке, — все пули вошли в самую середину пасти.
— Да-а… — Петр невесело усмехнулся. — В сражениях-то пока так не выходит, Никита. А потому по весне буду ждать от тебя с Урала добрые ружья и пушки.
— Батюшка! — Никита по-бабьи всплеснул руками. — Так выходит…
— Ты, Демидов, дурочку не ломай! — строго перебил его Петр. — Нешто я б в сваты пошел, ежели б не знал, куда ты приданое купеческое употребить собираешься?
— Виноват, государь! — Никита низко поклонился. — Благодарен тебе до гробовой доски.
— То-то! — Петр обнял Никиту и продолжал тихо, проникновенно: — Еще что сказать тебе хочу, Демидыч. О своей корысти меньше думай. Не жадничай. Об народе, об отечестве более думать надо. Ить я тебя государственным человеком делаю, Демидыч.
— Слышу, государь, — шепотом отозвался Никита.
— Ведь мало в ком опору найти могу, Демидыч… — в голосе царя зазвучала горькая тоска. — Вон у тебя сыновья какие — завидую. Есть кому доверить дело. Прошу тебя, Демидыч, не забудь слова мои. Работных людей не забижай. И будет тебе не от меня, от всего отечества благодарность. На все времена. Чуешь?
— Чую, государь…
Потом возок тронулся — взвизгнули колесные оси, застучали по прихваченной заморозком земле копыта лошадей. Отряд конных преображенцев окружил возок.
Никита долго махал шапкой, и в глазах у него стояли слезы…
Вновь звенели молоты о наковальни.
— Это что, батя, — орал Акинфий, перекрывая грохот кузни, — меня, ровно бычка на веревочке, не спросясь, волокут? У меня тоже сердце есть! Живое!
— Не желаешь?
— Не желаю!
— Запомни, Акишка, — отец опустил кувалду, — в жизни надо делать не как сердце велит, а как башке надобно! Ежли хозяином хочешь быть, а не подпевалой!