Слушатель: Может быть, эти семь или восемь и были демиургами?
Алексеев: Нет. Я же только что сказал: демиург это Логос-Христос. В иудейском контексте демиург появился значительно позже, чем в христианском. Это ангел Метатрон, и это глухое средневековье…
Ирина Александровна Протопопова: Большое спасибо! Когда я слушала Ваш доклад, меня вдруг осенила такая вещь. Дело в том, что я сейчас перевожу платоновского “Софиста”, - хочу венуться к Платону, поскольку у нас секция всё-таки платноническая, - и, естественно, я не только его перевожу, но и пытаюсь комментировать. А речь в этом диалоге “Софист”, прямая посылка, прямая задача, - найти софиста, поймать его, отличить софиста от философа. На первый взгляд они очень похожи: и тот, и тот говорит слова… И вот, когда Вы говорили об отличии демиурга от Ялдаваофа, мне показалось, что это очень красивая аналогия, которая ложится в поиск софиста и философа. Почему? Как они определяют софиста? - Сначала говорится, что софист тоже производитель, не толкьо приобретатель (там различаются производитель и приобретатель). Вроде бы софист должен быть только приобретающим, но нет, он и производитель тоже. Что он производит? Прежде всего, тексты, разумеется. Но он не называется демиургом. И теперь возвратимся к “Тимею”, о котором Вы говорили. Кто такой демиург там? Это тот, кто взирает на некий образец, и по этому образцу солздаёт космос. Если мы вспомним “Тимея”, в центре находится некий незримый, невидимый принцип, который воплощается вовне. Этот же принцип лежит в основе создания текста, настоящего. В этом смысле автор работает как демиург и создаёт вещь. Он, как говорится в “Софисте”, “правильный подражатель”, “знающий”, точнее, “подражатель”. Это тот создатель текста, который взирает на некий первопринцип как демиург. И в этом смысле софист отличается от правильного, знающего подражателя именно тем, что он нечто создаёт, но создаёт, не зная этого первопринципа, не глядя на него. И в этом плане метафорически можно сказать, что софист оказывается “Ялдаваофом”, но не демиургом. Потому, что он создаёт не вещь, а некую подделку…
Алексеев: Пародию.
Протопопова: Пародию, некий симулякр.
Алексеев: Ялдаваоф это именно великий пародист Вселенной.
Протопопова: Совершенно верно! И, значит, софист.
Светлов: В порядке академической шутливости, в “Софисте” написано, что софист считался демиургом подлунного мира.
Рычков: Коллеги, позвольте подвести итоги, поскольку тема вызвала достаточно большую дискуссию, я хотел бы лишь сделать несколько пометок и ремарок. Первая из них касается того, что, когда Маркион приплыл к пресвитерам, эти пресвитеры были значительно большими еретиками, чем сам Маркион, поскольку они считали Иисуса воплощением Яхве.
Алексеев: Скорее, просто аватарой, чем “воплощением”.
Рычков: Это известно - они сами страдали ересью. Поэтому для них проповедь Маркиона была особенно болезненной. Для данных пресвитеров данной конкретной ереси. Кроме того, Тертуллиан в своей книге “Против валентиниан”, а за ним и Ирней Лионский, о котором упоминал Р.В.Светлов, передали тот самый миф, который я увидел в Ваших цитатах из “Валентинианского Изложения”. Вы об этом не сказали, и я хотел бы обратить на это Ваше внимание. Тертуллиан и Ириней рассказали об Иисусе, который крестом свесился из Плеромы и отделил страсти Софии. На основании этого мифа об отделении страстей Софии наш религиозный философ Владимир Соловьёв написал стихи:
Из смеха звонкого и из глухих рыданий
Созвучие вселенной создано. -
писал он, поскольку из слёз Софии возникли воды, из смеха - свет, а из остального υλη - материя. […]