— Ну и что нам оставалось делать? — вопрошала Валентина. — До лекции пять минут, а тут такой сюрприз. Пришлось взять его с собой.
— Плохое решение, — отвечал я. — Лучше бы, вообще, не появлялись. Пошли бы куда-нибудь. Лучше на вокзал — проводить незваного гостя. А так, ко всему прочему, она еще и унизила меня публично.
— Да чем унизила-то? — начинала злиться Иркина подруга. — Ну, пришла девчонка со знакомым на лекцию. Может это вообще ее родственник?
— Ага! Родственник! — с горьким сарказмом восклицал я. — Ищите на нашем курсе дураков за пять сольдо. Все всё прекрасно поняли.
— Кстати, он уехал в тот же день. Ирка его отшила.
— Еще бы он ночевать остался! И что же ей мешало отшить его раньше. На Селигере, например.
— Да ну тебя! Как со стенкой разговариваю, — окончательно разозлилась Валентина, повернулась и ушла.
Так прошло что-то около недели. Обида и злость за это время малость улеглись, а тяга к Ирке, именуемая в романах любовью, никуда не делась. По-моему даже усилилась. Однако оставалась еще гордость. Страшная, я вам скажу, штука. Прямо как в старой-престарой когда-то слышанной песне: «Жаль, что гордость иногда может быть сильней любви». Как-то так — один в один мой случай. Еще через неделю я простил свою ветреную подругу окончательно, но проклятая гордость оставалась, и первым шаг к примирению я был сделать не готов. Да и Ирка продолжала держать себя со мной отчужденно, не делая больше никаких попыток оправдаться, или хотя бы поощрить меня к примирению. Ну, что ж раз так…. Сколько можно! И так прибегал всегда мириться первым. Не подойду! Как хочет!
Потом, еще дня через три был разговор с Андрюхой. Разговор с далеко идущими последствиями. Такими последствиями, которые, как выяснилось, радикально меняют жизнь. Хотя тогда, как мне казалось, не было сказано ничего особенного. Да и разговором-то это можно было назвать весьма условно. Строго говоря, была сказана пара фраз. Одну произнес Андрей, другую я. Состоялся обмен этими фразами во время трепа между мной и моим другом в нашем любимом баре, расположенном в подвале древней башни нашего кремля. Я целенаправленно надирался, так как совсем недавно обнаружил, что алкоголь, оказывается, способен облегчить боль в груди, поселившуюся там с недавнего времени. Андрюха пытался меня отвлечь от грустных мыслей и строил вслух планы по покупке оборудования для погружений. Я слушал невнимательно, точнее, пропускал все им сказанное мимо ушей — голова была занята другим. Андрей вдруг резко замолчал, как-то странно глянул на меня и спросил совсем не в тему:
— Так что ты решил с Иркой?
В голове у меня гулял хмель, всколыхнувший обиду и породивший вспышку злости. И я родил фразу, о которой в дальнейшем стоило пожалеть.
— Видеть ее не хочу! — выдал я.
Андрей все так же странно посмотрел на меня и протянул:
— Ну-ну…
Как-то эта реплика мне еще тогда не понравилось. Пить дальше расхотелось. Общаться с Анюшиным то же. Я попрощался и двинул домой.
Прошло еще дней десять. Ситуация в наших с Иркой отношениях не менялась. Вернее, мне так казалось. В тот день ко мне на перемене подошел Вовка Воронин. Подошел с явным желанием поделиться какой-то новостью. Я его недолюбливал: скользкий был тип, да еще любитель собирать слухи и еще больший любитель их распускать. Я сидел в аудитории в ожидании лекции. До ее начала оставалось еще минут десять, и народу пока было немного. Разговору никто не мешал.
— Вы что с Ириной окончательно расстались? — подсаживаясь ко мне, нарочито небрежно поинтересовался Вовка.
— А тебе какое дело? — с полоборота завелся я, поворачиваясь всем корпусом к незваному собеседнику.
— Да нет, я ничего, — зачастил Воронин, — просто видел вчера ее с Андреем в кино. Мило так беседовали, за руки держались.