На протяжении нескольких лет мы пытались найти начало этого подводного стока, но тщетно. Все же с нашим примитивным снаряжением сделать это было сложновато. Кое что все же о подводном рельефе Гиблого выяснить удалось. Глубина озера нарастала от пологого берега, где располагался наш лагерь, и достигала максимума — метров семь-восемь — у противоположного обрывистого. Обнаружили мы и две огромные ямины-омута, видимо, те самые карстовые воронки, благодаря которым Гиблое и образовалось. Располагались они примерно в середине, в самой широкой части озера на расстоянии метров пятисот друг от друга, идеальной круглой формы, метров по триста в диаметре. Глубина одной воронки составляла двенадцать метров, другой почти двадцать. До дна первой я донырнул. Один раз. Больше не захотелось. И даже не в том дело, что глубина для меня была на пределе физических возможностей, нырял я в море на такую глубину и неоднократно. Давили на психику ограниченная видимость вкупе со слабой освещенностью вблизи дна, а так же торчащие из донного ила жутковатого вида коряги — остатки упавших когда-то в озеро деревьев, переплетенные тиной, похожей на охотничьи сети какого-то гигантского подводного паука. Сразу начинали мерещиться позеленевшие утопленники на дне. А что, куда-то же должны были деваться пропавшие здесь люди.
Андрей, как ныряльщик был послабее меня, поэтому достать дна первой воронки даже не пытался. Нырять во вторую не стал уже я, после того, как мы измерили ее глубину бечевкой с грузиком. Тем не менее, решили, что и во второй воронке стока нет — течение продолжалось и после нее и присутствовало вплоть до западного берега. Западный берег был образован невысоким известняковым утесом с большой серповидной вымоиной-заливом. Водная гладь заканчивалась, однако, значительно раньше. Последних метров семьсот озера до утеса и сам залив были заболочены. Тут была натуральная трясина — воду покрывало колышущееся под ногами одеяло, сплетенное из корней болотных трав, по которому с некоторой опаской можно было даже ходить. Правда, недалеко у самого берега. Дальше травяной слой истончался, и в нем появлялись разрывы-окна чистой воды.
Течение уходило туда — под зыбун. Оставалось предположить, что подземный сток находится где-то там, под травяным ковром, возможно даже у самого западного берега, где могла находиться еще одна карстовая воронка — не зря же утес, образующий западный берег, имел такую выемку — след от провала.
На лодке мы подплывали к краю трясины со стороны озера, ныряли и даже доплывали до ближних разрывов-окон. Глубина озера вблизи границы заросшего участка, составляла те же шесть-восемь метров. Что было дальше оставалось только гадать. Дно под трясиной оказалось основательно заиленным, что не удивительно: течением сносило сюда весь озерный мусор, плюс — отмершая трава, опускающаяся на дно сверху, с травяного одеяла. Не заиленной оставалась этакая дорожка шириной метров пятьдесят, начинающаяся недалеко от края трясины и теряющаяся в темноте подтрясинного пространства. Ила на ней не было вообще, и даже глыбы известняка, лежащие на дне, были будто выбелены без всякого налета тины. Здесь, ближе ко дну, течение ощущалось значительно сильнее. В общем, все это указывало на то, что сток действительно находится где-то там, под трясиной.
Однако бултыхаться у границы трясины и не иметь возможности забраться под ее покров и выяснить, наконец, что же там находится, было мучительно. Опять же, хотелось все-таки добраться до дна второй, глубокой воронки. Что поделать — любопытство, помноженное на юношеский максимализм это поистине страшная смесь. В общем, мы решили, что нам нужны акваланги и оборудование, обеспечивающее их функционирование. Родители Андрюхи были людьми не бедными. Не олигархи, конечно, но несколько приличных по размерам магазинов в нашем не самом маленьком областном центре они имели.
Осенью после завершения купального сезона мой друг попытался закинуть удочки на предмет спонсирования родителями этого его маленького каприза, предварительно выяснив цену вопроса. Каприз стоил, конечно, не так уж и дешево, но уперлись предки Андрюхи не из-за денег. Они и так-то смотрели на наше увлечение без восторга, особенно тетя Вера — мама Андрея: ну как же, единственное дитя занимается жутко опасным делом — гоняется под водой с риском для жизни за сумасшедшими рыбами. Ну а уж когда она услышала об аквалангах…. И как не заливал ей любимый сын о том, что погружаться мы будем максимум метра на три в ближайшем лягушатнике, маму было не свернуть. Ну, во-первых, она не поверила (в общем-то, правильно), что мы будем барахтаться на мелководье, а во-вторых, по образованию тетя Вера была врачом и, к несчастью для нас, интересовалась когда-то проблемами глубоководных погружений, со всеми сопутствующими прелестями в виде кессонной болезни, азотного опьянения, баротравмы легких и так далее. В чем-то она была, безусловно, права — без основательной теоретической, а особенно практической подготовки нырять на глубины, имеющиеся в Гиблом озере, было чревато. Это мы поняли во время посещения курсов дайвинга, на которые записались, после облома с покупкой вожделенного подводного снаряжения. Однако и после окончания курсов, следующей весной очередной приступ Андрюхи был родителями отбит. Хотя на сей раз, они были не так категоричны и обещали подумать. В общем, и в это лето пришлось довольствоваться нырянием в масках и ластах. В следующем году родители продолжали «крутить динамо». Мы с Андрюхой уж пытались и накопить и заработать, чтобы купить акваланги самим, без родительского благословения, но не сложилось — как-то незаметно подошло к концу обучение в средней школе, и встала проблема поступления в ВУЗ. Поэтому лето после одиннадцатого класса было суетливым, и времени выбраться, даже к ближайшему водоему почти не было.