Саверский Александр
Демиург
Александр Саверский
Демиург
ВМЕСТО ПРОЛОГА.
Низкое небо над ночным Египтом убаюкивало бездонностью все живое, мягко покачивая любопытные звезды в не успевшем еще остыть воздухе.
Меж суровых пирамид, громоздящихся в темноте, будто подобравшиеся невесть откуда великаны - настолько они были неестественны в этой голой пустыне, настороженно шли два человека. Изредка они переговаривались друг с другом, но так, чтобы не нарушить окружающее безмолвие.
- Я все же не понимаю, Саша, как и какого черта ты здесь оказалось? - раздался недовольный голос мужчины.
Извиняющийся, почти не приглушенный женский голос ответил из темноты:
- Но, Джонатан, мне так хотелось увидеть все, что ты рассказывал...
- Тише! Тише! - прервало ее нетерпеливое шипение.
- Ой! Извини, - женщина понизила голос, хотя Пирсу все еще казалось, что ее слышит вся Вселенная, - не могла же я усидеть в этой проклятой гостинице в душном и страшном Каире, зная что вокруг так и снуют исламские террористы.
- Ладно, ладно! - отмахнулся Пирс от этого водопада слов, прозвучавших в тишине как колокольный перезвон.
Не согласиться со своей спутницей он не мог. За
последний месяц в Каире произошло двадцать девять терактов, и все они были направлены против туристов-европейцев. А Джонатан Пирс - доктор востоковедения - со своей свитой из трех ассистентов представлял для исламистов-фанатиков объект особого внимания, и какая уж там чаша весов перевесит, окажется он нужнее им живым или мертвым, предсказать было совершенно невозможно.
Приходилось быть осторожным. Кроме того, как не разыгрывал он досаду на свою спутницу, в глубине души ему было приятно, что она рядом, и поругивал ее Пирс только потому, что экспедиция, которую он затеял была не менее опасна, чем пребывание в Каире.
С Александрой Пирс познакомился пять лет назад, когда она была еще студенткой, а он читал в ее группе лекции по философии Востока. Она сразу привлекла его внимание своими жадно горящими глазами, когда он говорил о тончайших различиях между течениями мысли в семи школах Индии. Кроме того, девушка была настолько красива, что Пирс, несмотря на свою искушенность в вопросах красоты, был поражен... Аккуратный прямой нос, начинавшийся почти от бровей, строгими линиями стекал с открытого, ясного лба. Миндалевидные с загнутыми кончиками глаза излучали королевскую мудрость, даря почтение думающим и награждая холодом глупцов. Небольшой рот, четко очерченный подбородок, брови вразлет и, наконец, пшеничные волны волос придавали этому лицу выражение чего-то неземного, светящегося.
Несколько лекций подряд взгляд Пирса то и дело возвращался к этому лицу. Он понимал, как глупо выглядят его взгляды на одну и ту же девушку, но ничего поделать с со бой не мог. Он хотел, он должен был насмотреться. В конце концов это не то чтобы удалось, но ему стало достаточно ощущать присутствие Александры в аудитории. Он будто встроил ее в свое сознание, в какую-то часть себя, и вскоре понял, что образ этой девушки находится с ним постоянно.
Этот образ не преследовал его, не заставлял страдать - это было бы и невозможно, ибо Пирс сразу же прогнал бы его, - он просто молчал, и в этой молчаливой красоте было что-то бесконечно мудрое, что вдохновляло ученого на новые поиски прекрасного, каковым он считал множество загадок Востока и мира вообще.
Через три года Саша стала его ассистенткой. Они не были любовниками, но знали, что этого не произошло только потому, что случится подобное совсем необычным образом, совсем не так как у всех людей. Они не были и женаты, считая брак друг с другом неизбежностью своих жизней, а потому формальностью.
Год назад Пирс понял, что Саша относится к нему так же, как он к ней, встроив в свои тонкие тела часть его ауры. И они были рядом просто и естественно, понимая друг друга, уважая, нежно любя и ..., да только Господь Бог знает, что еще светлого Он намешал в судьбы этих двоих, столкнув их между собой.
После того, как Пирс выплеснул свои эмоции, в адрес Александры, они оба замолчали. Обиды не осталось ни у кого, поскольку каждый понимал и уважал психологические мотивы другого. Джонатан кричал, потому что боялся за нее, она пошла, потому что боялась за Джонатана.
Та осторожность, с которой две тени преодолевали теперь расстояние до намеченной цели, была вызвана тем, что правительство Египта запретило туристам посещать пирамиды после захода Солнца, и смотрители этого музея вневременья могли доставить непослушным массу неприятностей вплоть до выдворения из страны.
Но Пирсу не нужны были пирамиды. Сегодня ночью его интересовал только Сфинкс.
Уже на заре своего философского образования Джонатан понял, что большая часть человечества настолько горда собой, что считает древних интеллектуально сродни обезьянам. Эта гордость делала современную цивилизацию чуть ли не глупее самих обезьян, потому что до сих пор сама она не создала ничего подобного пирамидам, Стоунхенджу и прочим так называемым тайнам, которые только потому и оставались таковыми, что современность еще не доросла до знаний, которыми располагали древние. Именно поэтому в мире то и дело возникали маленькие научные революции, когда какой-нибудь "ученый-сумасброд" или просто "любитель-фанатик", как ласково их крестит мир до поры, начинал "тупо" копать там, где указаны были в древних манускриптах города или описаны непонятные устройства. А потом весь мир вздрагивал: ах, почему же мы раньше не прислушались к Гомеру, ясно указавшему местонахождение павшей некогда Трои; ах, как же мы могли предположить, что ковчег Моисея, описанный в Библии, - мощнейшее электрическое устройство. Да и то сказать: откуда было жителям девятнадцатого века знать о свойствах ковчега, если и электричества еще не было, а у древних, как выяснилось, было.
Сколького же еще в древности мы просто не понимаем, потому что не знаем сами, думал Пирс. А о скольком просто не думаем.
Вот и сегодня он шел для того, чтобы проверить легенду, утверждающую, будто в час весеннего равноденствия Сфинкс может допустить внутрь себя избранных. Год назад его друг попробовал было сунуться в молчаливую пасть каменного изваяния, после чего полчаса лежал без сознания и рассказывал потом, что неведомая мощь угрожающе швырнула его на землю, как только он попытался заглянуть в глотку Вечного Зверя.
И теперь Пирс сам решился на эту попытку.
"Люди разные, - думал он. - Кого-то пустят, а кого-то нет. Надо все проверять на своей шкуре".
Он оставил свою машину в пяти милях отсюда и шел пешком, когда ночь внезапно поглотила Солнце. Очевидно, Саша проделала то же самое, преследуя его по следам, резко выделявшимся на песке. Было без четверти двенадцать, когда двое людей оказались у подножия Сфинкса. Вокруг стояла невыносимая для современника, привыкшего к шуму больших городов, тишина.
Сфинкс высился зловещей громадой, а его каменное молчание могло заставить трепетать кого угодно. Мужчина, поежившись от этой величественной неприступности, с интересом взглянул на Сашу. Сделал он это бессознательно, поскольку знал, что она тоже должна быть немного подавлена, а значит, прижалась бы к его плечу, но нет.... Ее глаза полыхали восхищенным огнем, и этот возвышенный трепет вновь заставил Пирса заглядеться на ее лицо, которое при свете звезд стало неожиданно сродни ... Сфинксу. От этой похожести Джонатану стало еще более зябко, и пришлось напрячь свою волю, чтобы сбросить с себя нахлынувшее наваждение.
Температура к этому времени упала, и воздух стал кристально чистым, позволяя двум путешественникам легко ощущать свое внутреннее состояние. Они одновременно опустились на колени и воззвали к Высшим Силам, прося Их о помощи в познании тайны Сфинкса.