Они дошли до гостиной, и Пирс был вынужден изумляться снова: на стенах появились оригиналы Рубенса, золотые украшения и огромная хрустальная люстра.
- О-о, и здесь перемены, - заставил себя улыбнуться гость.
- А как же? - откликнулся хозяин дома, - надо же и пожить в свое удовольствие после долгих трудов. - Охо разлил бренди по рюмкам.
- Конечно, конечно, - Пирс все еще не мог справиться с потоком новой информации.
- Мы с Охо очень счастливы, - прижалась к плечу мужа Дина, нежно глядя ему в глаза. Однако, ответный взгляд, перехваченный Пирсом, больше напоминал взгляд создателя на свое творение, нежели на равноправного супружеского партнера. Изо всего увиденного Пирс уже сложил полноценную, но не очень утешительную картину поведения своего друга. И этот взгляд окончательно утвердил его в мысли о том, что ни его приезд, ни появление и поведение Дины не являются случайными и самостоятельными решениями.
- Итак, Джонатан, что ты теперь думаешь о том, что видел, перешел Охо к интересующей его теме
- То, что ты сделал гениально, - здесь Пирс был искренен. Еще недавно он был совершенно уверен, что такое изобретение невозможно, поскольку природа желаний все еще не поддается контролю и анализу человечества. Очевидно, лишь прозрение, как молния поразила его друга, и тому удалось сделать невозможное, но и он не был способен контролировать и анализировать свои желания: он просто стремился их выполнять, не задумываясь о причинах и следствиях. Все это было в его подсознании, а внешне он обычным голосом спросил: - как давно ты закончил работу?
- Пол года назад.
- И все это время молчал?
- Я экспериментировал и привыкал.
- Хм! Это правильно. Но что же ты думаешь делать теперь?
- Еще не решил. Честно говоря, я не до конца понимаю возможности прибора, хотя сам его создавал, - взгляд Охо снова подернулся наркотической пеленой.
- Ты не намерен продемонстрировать его ученым? - Это была легкая провокация со стороны гостя, и она вполне удалась: Охо закашлялся после глотка бренди. Придя в себя, он даже улыбнулся:
- Ну и вопросы ты задаешь, - он помолчал, и Пирс увидел в его глазах жесткий холодок. - Нет, я пока не намерен отдавать его миру. Мне нужно еще время, чтобы все обдумать.
Эти слова Пирс перевел так: зачем отдавать миру то, с помощью чего я - Охо - способен подчинить себе этот мир? С другой стороны ученый боялся, что мир сумеет завладеть прибором, а это делало ситуацию неуправляемой и неинтересной для Охо. Поэтому вопрос и потревожил психику хозяина, и тот решил закончить беседу:
- Однако, ты устал с дороги, а я тебя пичкаю своими достижениями. Твоя комната прежняя. Отдохнешь, а завтра я тебе покажу вещи более практические, нежели ты видел сегодня.
- Пожалуй, ты прав: пора бы и отдохнуть. - Пирс попрощался с хозяевами и поднялся на второй этаж в спальню.
ГЛАВА 5.
Охо часами сидел в своем излюбленном кресле перед пирамидой. Она стала для него идолом, Богом, центром Вселенной. Он поклонялся ей и просил ее выполнять его желания. Их исполнение вызывало в нем чувство сопричастности к процессу творения мира, что возносило его в самомнении на высоту, недостижимую для прочего человечества.
Он испытал прибор сначала на простейшей материи: картины и вещи. Затем перешел в мир человеческий и изваял Дину, отрезав в ее памяти десятилетие жизни без него и вычеркнув из ее характера те черты, которые мешали их общению. Он призвал ее к себе как куклу глупую, преданную и нежную. Теперешняя Дина даже не помнила, что у нее где-то есть семья, она никогда не спорила с Охо и всегда улыбалась ему, даже если он ее бил в припадке бесконтрольных страстей.
Ощущение всемогущества продолжало расти после подобных побед, и он не видел нужды сдерживать свои желания и чувства. Напротив, он искал их в себе, а затем обожествлял, лелеял и пестовал, доводя до уровня самостоятельных божеств, которым тоже поклонялся, как отдельным сущностям. У него даже не возникало мысли, что все эти "божественные сущности" всего лишь часть его самого, и он мог бы управлять ими, но для этого нужно было думать и анализировать их природу, а Охо не желал размышлять на тему о природе этих божеств, считая это богохульством.
Единственное, что он позволял себе делать, так это просить прибор уничтожать некоторые эмоции, чувства и желания уже после материализации. Но делал он это, не нарушая субординации. Он апеллировал к пирамиде как к Высшему Богу, прося ее об уничтожении малых божеств - своих страстей. Получалось, что он в этом процессе всего лишь униженный проситель, а это постепенно ставило его в полную зависимость от собственного астрального тела, которое в конечном счете являлось всего лишь генератором, то есть причиной деятельности, как пирамиды, так и ее порождений.