- Ну, вас свели, насколько я помню, - нехотя сказал он. - Забудь, малый. Такие отношения, в большинстве своем, самообязаловка. Какое-то ненужное самовнушение. Каждый из штанов выпрыгивает, доказывает себе, что вот оно, то, что он искал всю жизнь. Хотя никто из них, по сути-то, и не ищет, а хватает, что под руку первым подвернется. Каждый думает, что оно здесь, рядом, просто лежит у ближайшего бордюра. Подходи, забирай и люби. Но какой же это фарс на самом деле, - он постучал пальцами по ручке кресла и продолжил: - Вот так и живут всю жизнь, притворяясь, что любят. Притворяются перед оголтелыми родственниками, перед совершенно чужими людьми на работе, притворяются у начальника под столом...
Мне ли он говорил эти слова или же самому себе? Недоумевая, зачем он мне все это рассказывает, я все же выслушал его. Похоже, моя просьба затронула в его душе невидимые струны, звучание которых мой друг воспринимал не без горечи. Возражать ему я не стал.
- Короче, парень, если хочешь еще что-нибудь спросить - спрашивай, но эту тему хорони, - проговорил он. - Завтра тебе это все будет до задницы, поэтому сегодня давай обойдемся без путешествий в твое прошлое. Лучше думай о том, как вытянуть команду в верхнюю таблицу.
Расправившись с едой, старик вытер руки о шорты и достал из-под стола неизвестный мне аппарат, под крышку которого он поместил мой альтервизор и приобретенные детали. Лампочка на корпусе устройства замигала зеленым, и в комнате запахло канифолью. Прильнув к микроскопу, мой друг следил за происходящим внутри аппарата, время от времени поворачивая ручки каких-то регуляторов.
- Хочешь знать, как ты мыл физиономию? - спросил он, не отрываясь от работы.
"Я только узнал, что у меня никого нет. Может ли меня интересовать, как я мыл лицо?"
- А дело в том, что альтервизор способен улавливать сигналы мозга на расстоянии восьмидесяти пяти сантиметров. Это так называемое личное пространство. Примерная длина вытянутой руки, - говорил старик. Мое согласие ему, похоже, не требовалось. - В первых версиях с этим были большие проблемы, но мои знакомые их довольно быстро разрешили.
- Что будет, если кто-то наденет чужой визор? - без особого интереса задал я вопрос.
- То же, что и с тобой было, когда ты его снял. У каждого мозги работают с уникальной частотой, и если кто наденет чужую маску, у него наступит дикий отходняк, пока мозг не перестроится на новый лад. К моему визору это не относится. Он визуальный, работает на собственной внутренней базе, а не на нейронах носителя. Как-то так, в общем... Я не биолог, Алик объяснил бы лучше.
- Как вообще могут взаимодействовать люди, если они воспринимают окружающее по-разному? - скептично спросил я. - Я говорю о заводах там, электростанциях.
- Ну, как правило, на потенциально опасных объектах не работает кто попало. Ты вот, например, на какой-нибудь завод в жизни бы не попал. Тебе даже не было известно об их существовании. В тех мирах, которые критично отличаются от реального, как твой, кузнечная мастерская - вершина технологии, а все прочее объясняется магией. Прям находка для тех, кому противопоказано думать, - проворчал старик, разгоняя рукой дым, валивший от прибора. - Ты на свой счет не принимай.
- И что, таких миров много?
- Да дохрена, в общем-то, - ответил он. - В самом начале мы ссинергировали вручную четыре, а после система стала автоматической. Сейчас каждый день их появляется и удаляется до нескольких сотен. В одних летают на воздушных шарах, в других - на антигравитационных машинах... но больше всего меня удивляет, что в них меняет большинство.
- И что же?
- А ничего, - мой друг отстранился от микроскопа. - Ровным счетом ничего. Наверное, им плевать на обшарпанные улицы. Плевать на смердящие в жару свалки. Все, что им нужно - это не видеть тех, кто может им мешать.
- Не очень-то... разумное применение, - согласился я.
- Ну, люди вообще странные. "Дай нам другую реальность! - кричат они. - А теперь сделай ее максимально похожей на эту", - он взмахнул руками и вновь прильнул к дымящемуся устройству.
Управившись со своим нехитрым завтраком, я отнес пустые коробки и чашки на кухню.
- Выходит, во всем мире сейчас только мы без визоров? - спросил я по возвращению.
- Не совсем. Есть несколько человек... в основном, это работники науки, которых я сам отобрал... у них съемные моновизоры, как у меня, чтобы мозги оставались чистыми. Но, для их же безопасности, они не знакомы ни друг с другом, ни со мной лично. Есть еще Службы, которые меняют визоры, если вдруг кто-то решает рилм сменить.
- Безопасности? - удивился я. - Разве ты не говорил, что в мире нет преступности?
- Да не от этого мы прячемся, малый, - с сожалением сказал мой друг. - Есть люди, для которых контроль и слежка есть неотъемлемыми составляющими их игры. Они продолжают играть даже теперь, когда и шпионить-то не за кем. А ирония вот в чем - они хоть и не ищут нас, но, все же, могут найти.
- И что тогда случится?
- Кто знает? Все, на что способна людская глупость. Возможно, парадокс, сродни твоему. А если все раскроется, то, может случиться, и война. Ставки для победителя слишком высоки. Но, главное, если кого-то из моих протеже и найдут, никто из них не выведет этих гребаных сыщиков на меня.
Старик выключил прибор и отодвинул его на край стола, потеснив гору исписанных листов бумаги и целлофановых упаковок.
- Осталось перепрошить, - сообщил он. - Ночью займусь.
- И поэтому ты так живешь? Чтобы тебя не нашли?
- Как? - хитро улыбнулся он.
- Бедно.
- Ха, какие стереотипы! - порадовался мой друг. - Я богат, парень.
- И в чем твое богатство? В этих... машинах?
- В обсерваториях они, малый. В институтах микробиологии, в исследовательских центрах. И, кстати, на ребят оттуда я возлагаю прямо-таки огромные надежды. Лет через десять они обещают прийти к технологии переноса человеческого разума на цифровой уровень. Так, может, я и доживу до межпланетных путешествий, и сдрисну отсюда подальше. Не охренительная ли перспектива, скажи мне?
- Эгоистично, как по мне.
Старик сдвинул брови.
- Ну, это еще не самое плохое, что я от тебя слышал.
- Что потом с этим всем будет? Что, если ты вообще не доживешь?
- Знаешь, я не сильно на этот счет беспокоюсь, - сказал он, поглаживая щетину на лице. - Система может работать без меня - не зря же я вкалывал столько лет. А касательно бессмертия... Это кусок праздничного торта, который я заслужил. Просто хочется попробовать его до того, как придет мое время покинуть праздник. Но если не выйдет... да к черту тогда всё. Во всяком случае, богатство свое я не унесу на тот свет, как сраный фараон.
Молчание в комнате продлилось несколько долгих минут.
- Могу я узнать, кто такой Алик? - наконец решился спросить я.
- Это... засранец ты, и запомнил же! - выругался старик и на какое-то время задумался. - Наверное, проще будет рассказать сначала.
Он опустил спинку кресла и, закинув руки за голову, устроился в нем полулежа.
- Я жил в очень странное время, - начал он рассказ, глядя в потолок. - Странное и интересное... с точки зрения развития технологий. Сеть тогда только зарождалась, и я получил желанную возможность общаться по интересам, минуя такой неприятный фактор как человеческое общество. Если честно, я даже не представляю, как бы я жил в любой другой эпохе, - он сделал короткую паузу. - Чего скрывать, моя детская тогда еще глупость и лень помешали мне получить должное образование. Хотя я вообще сомневаюсь, что тогда меня могли научить тому, что я умею сейчас... Людей, как ты понимаешь, я не жаловал, и работа на фрилансе в Сети избавила меня от необходимости вербального контакта с ними, чему я был рад несказанно. Мое существование ограничилось четырьмя стенами, и вся моя жизнь протекала там, за семнадцатью дюймами. Сеть для меня стала чем-то особым... как какое-то тайное убежище, как остров, где пираты прятали свои сокровища, подальше от лишних глаз. Это был целый неизведанный континент с особой, аутентичной природой. Такой, знаешь, манящий романтикой Дикий Запад, еще свободный от лицемерных моралистов. Здесь анонимность могла сказать о человеке больше, чем полное досье. И мы любили этот мир. Когда горел монитор, я чувствовал себя дома, в окружении подобных мне, и торжествующая глупость всего того, что происходило за стенами, не в силах была к нам дотянуться. Мы говорили о людях, как о явлении, как будто сами не принадлежали к их роду. Мы все были одиноки, но каждый из нас был целой армией, одновременно тысячей солдат с улыбками на лицах... Проблемы начались, когда весь этот сброд, от которого мы отгородились, хлынул, подхваченный волной моды, в наш мир, не зная его законов и негласных правил. Вся эта зараза потекла через открытые форумы, через социальные сети, созданные прожорливыми Иудами для варварских полчищ. И каждая мелкая гнида, знающая едва ли половину алфавита, считала своим правом в крик заявлять о себе: "Вот я! Смотрите! Я есть! Я не пустое, сука, место! У меня есть мнение, которое вы обязаны уважать!" И чем это мнение было глупей, тем сильнее гаденыш пытался его протолкнуть, вшить, влить, втрамбовать окружающим, вместе с тем продолжая срать на наши порядки. Их появление было подобно налету саранчи. Заполняя Сеть, они стали менять ее под свое атрофированное телевидением и обществом понимание. Они не лезли со своим уставом в чужой монастырь, о нет! Они к ебаной матери снесли его стены, украсили руины помойными тряпками, на которых красовались слоганы с призывами к равенству и справедливости, и среди уродливых, набухающих от гноя чумных ран закатили пиршество с содомией, против которой еще полчаса назад так рьяно боролись. Нас окружили недоросли разных возрастов, чей мозг был изнасилован родителями, школой и энергетиками; мы были вынуждены вариться в одном котле с пидарами, расплодившимися после дождя политкорректности. Они разрушили мой дом до основания. Как же мне тогда хотелось сделать эти руины их могилой, похоронить их там навсегда... Но дальше было хуже. Когда психически больные политиканы, коим место в желтом доме, отыгрались на телевидении за свои детские травмы, они обратили свое внимание на нас. По всей Сети началась охота на контент, объявленный вне закона. Запрет коснулся всего без исключения - информации и музыки, литературы и мультипликации, - всего, где контуженые головы правительства усмотрели вредоносные детали. Фильмы с зерном разумных идей подменялись сериалами, от игры актёров в которых тянуло блевать, как от запаха в общественном туалете. Это дерьмо снимали уроды, уроды же в нем и снимались, а стадо продолжало мычать и хлебать поданное к ужину пойло. Хлебало и просило еще. Однако и этого оказалось мало. Ведомые своими демонами, сраные реформаторы дотянулись своими руками и до святыни, и однажды был издан закон "О границах минимума восприятия", по которому в Сети могли существовать только игры, обладающие качеством графики не ниже установленного какими-то мудозвонами, возомнившими себя экспертами. Они убили то, на чем я вырос. На чем все мы выросли. Они отобрали у нас прошлое, похоронили Дисциплины в выгребной яме, осквернили надгробные плиты, а взамен стали подсовывать нам размалеванные, бездушные клоны того, что приносило нам радость в детстве. "Видеоигры должны выглядеть достойно". Видеоигры! - жестикулируя, выкрикнул мой друг. - Для них даже Дисциплины были видеоиграми! Это как алмазы называть камнями. Как токай водой, как гребаное солнце лампой!