Шунды сказал Магадану:
— Другой проход должен быть. Оно ж не просто приземлилось, видел, как все обгорело? Как-то им управляли, смягчили посадку, но все равно оно падало... Может, там сбоку где-нибудь дырка, пролом какой-то. Или просто люк. А как иначе эти все... как они наружу попадают?
— Пойдем поищем? — предложил колесничий.
Шевеля губами, Шунды стал читать сделанную под трафарет красной краской надпись вверху двери:
Я ЗАПРЕТНЫЕ ТЕРРИТОРИИ
Я ВЕКОВЕЧНОЕ ТЕРЗАНИЕ
ВО МНЕ ПОКОЛЕНИЕ ОСУЖДЕННЫХ
Я ПОСТРОЕН С ПОПУСТИТЕЛЬСТВА ЛЮДЕЙ
ВОСТОК, ЗАПАД, ИХ ЛЮБОВЬ
СОЗДАЛИ МЕНЯ. XXI век.
ЕДИНОЖДЫ ВСТУПИВ В МЕНЯ,
НЕ НАДЕЙСЯ ВЕРНУТЬСЯ: ЭТО НАВСЕГДА
— Вранье, — произнес Магадан не слишком уверенно. — Раз они выходят наружу, значит, вранье.
Одома толкнул дверь — та не шелохнулась — повернулся к притихшим дерекламистам, поглядел на старика и спросил:
— Для чего мы так долго готовились? Гэндзи тебя предупреждал о таких штучках?
Проф быстро закивал.
— Основные к-коды у меня есть. Конечно, м-может что-то не-е... непредвиденное случиться, но я мо-о...
— «Му-у»... — передразнил Одома. — Мудак! Ты тут единственный умный, не считая меня... голос разума! Давай, веди!
Проф подступил к двери, оглядев прямоугольную панель с верньерами и датчиками, положил руку на гриб-джойстик и набрал какую-то комбинацию. Несколько секунд ничего не происходило, потом замигали светодиоды, сами собой защелкали, зашипели и запыхтели, выпуская струйки пара, замки. Что-то хрипнуло, будто провернулась большая шестерня на ржавой оси, и дверь медленно отворилась.
— Все, теперь осторожно, — сказал Шунды. Он поднял звуковой кастет, решительно кивнул сам себе и вступил в коридор за дверью.
И остановился, машинально потянувшись к очкам, чтобы приподнять их и яснее разглядеть окружающее, но в последний момент отдернул руку. Воздух наполняли прозрачные чешуйки: сновали, толкая друг друга, еле заметно искажая окружающее, заставляя каждый его элемент — стены коридора, одинаковые двери с квадратными стеклянными окошками, низкий потолок в каплях влаги — чуть дрожать, колебаться, будто на мгновение выходить из физических границ и тут же возвращаться обратно. Шунды поднес запястье к глазам. Ладонь тоже едва заметно вибрировала — так казалось из-за прозрачных чешуек...
— Фух... — протянул вставший рядом Магадан. — Что за хуйня тут творится?
— Ты по сторонам гляди, — велел Одома. — Чуть что — стреляй.
Он медленно двинулся по коридору, слыша далекий невнятный шум.
— Мы типа в игре на устаревшем движке, — прошептал Магадан, катясь рядом.
За квадратным окошком в одной из дверей что-то мелькнуло. Подняв кастет, Одома шагнул ближе и заглянул: небольшая комната со стенами из мягких белых квадратов, тусклый свет от утопленной в потолок панели и лицо Ника Одомы, совсем близко, так что видны поры на тонком носу, бессмысленные глаза, приоткрытый рот. Шунды вскрикнул, отпрянул — и по другую сторону его брат тоже отпрянул, но молча, отскочил в дальний угол, присел там и закрыл голову руками.
— Что там?! Командир! — оттолкнув его, Магадан метнулся к двери, заглянул в окошко.
Белый пластик испещряли линии: синие, зеленые и красные, складывающиеся в беспорядочные абстрактные узоры. На полу у ног сжавшейся фигуры лежали разноцветные мелки.
Рассмотрев все это, Магадан пожав плечами и отвернулся. Одома стоял под стеной. Уже в который раз колесничему захотелось сорвать с него очки, чтобы увидеть глаза — он не видел их никогда — и после этого, быть может, лучше понять одолевавшие мальчишку чувства.
Шунды сказал:
— Они художники, понимаешь, это я всегда был хулиганом... В Хрустале нас же по-всякому... Это ТАГ проект был, мне там нейроптид вкалывали, я от него зверел, а они — в другой группе, хотели из них гениев сделать... Я своего первого в девять лет убил, а Ник с Асей... они тихие такие, интеллигентные... Боялись меня...