Выстрелы опрокинули Жиля Фнада на лед. Болеподавитель в позвоночнике погасил волну боли, притупил до легкого покалывания. Жиль встал и пошел дальше, сощурив глаза и не дыша. Даже искусственная неопреновая, с примесью кевлара, кожа Фнада не выдержала прямого падания. Но подкожная броня защитила его. Она вспухла, из дыр расходящимися струями брызнул аэрозоль-наркотик. Шунды окутался облаком мельчайших капель, закашлялся, не в силах вдохнуть, выстрелил еще раз и промахнулся. Ноги его начали подгибаться, из глаз полились слезы, в голове вдруг стало очень горячо. Фнад, улыбаясь, поднял руку над головой, согнул запястье, выдвинув плазменный нож, который стал похож на клюв длинношеей птицы, и ударил сверху вниз. Лезвие вонзилось в отверстие, оставшееся от эго-форминга. Одома повалился на колени, очки слетели с лица, обнажив глаза, обычные детские глаза, — лицо сразу стало совсем мальчишеским, — упал на бок и остался лежать неподвижно. Облако быстро рассеялось. ИскИны молча смотрели на Фнада. Он перешагнул через тело Одомы и сильно толкнул сначала Асю, потом Ника — они опрокинулись назад, искрящаяся поверхность разошлась под ними, впустив внутрь, и сразу затянулась. Жиль довольно огляделся. Сфера, уродство конечной материальности, лежала перед ним. Это было то, чего хотел Фнад, к чему он стремился всю жизнь. Невысоко над озером висела платформа, видны были тонкие вертикальные канаты, края лебедок — можно подняться, привести сюда что-нибудь... напалм или просто дрова, очень много дров... Неважно, какой-нибудь способ найдется. Поджечь и затем поддерживать огонь долго — так долго, чтобы лед начал таять. Тиски холода исчезнут, и средад станет расти — после этого его уже не остановить. Он выполнит желание Фнада: смерть для всех, даром, и никто не уйдет от нее. Ну а Фнад улетит на луну, построит себе купол на обратной стороне и станет наблюдать, как средад затягивает планету. Он поднял голову, глядя на того, кто свисал с накренившейся платформы — человек шевелился, как и еще одно тело, лежащее на льду почти точно под ним. Это последние двое, их тоже надо убить...
Дан выстрелил и потом разжал пальцы. Упав рядом с Натой, он лежал несколько долгих секунд. От удара сломались ребра, в груди будто что-то порвалось, из носа и рта потекла кровь. Данислав ухватился за плечо Наты и подполз ближе. Она еще дышала, грудь едва заметно вздымалась. Он приподнялся на локтях, перекинул через нее руку и лег сверху. Ната увидела его, поняла, что он здесь — в глазах возникло его отражение, она улыбнулась, а потом веки опустились. Дан обнял ее, прижал губы к ее губам и ощутил, как она вздохнула. Их кровь смешалась, их дыхание соединилось, и с последним вздохом она стала ближе к нему, через воздух в его груди, ближе, чем кровь в его сердце.
Нет никакого высшего существа, которое положило бы за правило, что злодеи должны погибать страшной смертью, а добряки — заснув в своей постели. Справедливости нет; законы — определения регулярностей — безличны и не подчиняются божественным командам. Зато есть случайность, незакономерное совпадение событий. Впрочем, почему незакономерное? Случайность — это лишь неосознанная закономерность. Она тоже может быть законом: такой регулярностью, элементы которой во времени повторяются слишком редко, чтобы человек мог выявить эту повторяемость, вычислить причинную обусловленность, связать воедино и сформулировать закон. Может быть, когда мучитель, погубивший тысячи людей, умирает счастливым, во сне, — это лишь случайность, исключение из закона гомеостаза. Пуля из пистолета Данислава Сербы могла попасть куда угодно, но что-то направило ее в глаз Жиля Фнада, не защищенный подкожной броней. Фнад упал лицом вниз, темя его пробило искрящуюся стену средада, голова, плечи и грудь проникли внутрь — он умер через мгновение, но в лабиринте подсознания, в остановившемся времени демо-сферы это мгновение длилось бесконечно, искусственные неморгающие глаза Жиля видели кошмарную пустыню чуждого интеллекта, вечность безмерной боли и безграничного ужаса. При ударе сфера сместилась, открыв черную дыру, раньше расположенную под нею: начало длинного колодца, в глубине которого горел кружок света, второе кольцо. Теперь в ледяной тишине ничто не шевелилось. Машина, забытое ружье, которое так и не выстрелило, стояла неподвижно. Только средад постепенно рос — медленно, пока оставался в границах озера, а затем все быстрее и быстрее. Спустя год эпоха людей закончилась, демо-версия человечества прекратила свое существование, лишь несколько сотен инфоманов, чьи обезумевшие, распухшие от переизбытка впитанной информации сознания все еще оставались в Большой Гипертекстовой Библиотеке, прозрачными тенями бродили над развалинами Парка.
В лунном хранилище ДНК, не получив с планеты очередного контрольного сигнала, автоматика начала выращивать тела. Уже давно здесь жили новые киборги-игрушки, которые должны были воспитывать тех, кто родится, если человечество исчезнет. В хранилище находилась стена-мембрана, где висело несколько сотен куколок — матриц усовершенствованной модели жизнеобеспечивающих кластеров. По достижении пятилетнего возраста каждый ребенок был обучен жить в одном из них. Киборги научили детей всему, что знали, снабдили мозговыми интерфейсами и био-электронными имплантами, напрямую связавшими их с кластерами, и новая раса существ, каждое из которых обитало в своей личной вселенной, распространилась по космосу, чтобы в конце концов, размножившись, соединившись в Большую Сеть и встретившись там с потомками древних земных инфоманов, стать клетками гигантского интеллекта, распределенного по трем галактикам. Потом было еще много чего, но все это происходило уже в другое время — время после всеобщей гекатомбы и конца человеческой истории. А сейчас на льду озера остались лежать неподвижные тела, но две сущности, соединившиеся в одну, переместились к отверстию, скрытому раньше средадом: пройдя сквозь точку, они пали в черный колодец, мгновенно преодолели бесконечную глубину — и высокий свет объял их. Все происходящее в преисподней легко представимо, ибо является делом человеческих рук, но сущность иной бесконечности не поддается описанию. Свет имел вид трех кругов, расположенных не наособицу, но и не вложенных один в другой; трех равновеликих кругов, занимающих одно и то же место в пространстве, отчего им, казалось бы, дОлжно слиться воедино, но они не сливались, а сверкали друг сквозь друга сиянием слепящим, но не ослепляющим, где воссоединено было все: небеса и тверди, порядок и случай, блистающий пик мгновения и пропасть времен, всё, объединенное в три равноемких круга, в знание, волю и страсть, в пустоту, энергию и материю; триединый свет этот, unus mundus — основополагающее единство и неразрывная целостность — таков, что изобразить его было бы свершеньем всех усилий, высшей красотой, гранью, за которой уже ничего нет, потому что больше ничего и не нужно. Но никакие слова не способны на это, ведь здесь мы подошли к пределу возможности слов.