Отчасти политика КПК объясняется незавершенностью процесса интеграции и консолидации общества, который всеми теоретиками модернизации признается ключевым. Китай – слишком большая и неоднородная страна, чтобы ее единство можно было легко достичь с помощью западных рецептов экономического процветания. Косвенным, но достаточно убедительным свидетельством отсутствия того уровня интеграции, который свойственен развитым странам Запада, можно считать акцент китайских властей на специфической идентичности Китая, которая является идентичностью не национальной, а скорее наднациональной, цивилизационной и потому способной вместить «весь Китай» – от отсталых внутренних районов до Гонконга и даже Тайваня. За эту всеобъятность китайского единства руководству Китая приходится платить некоторой расплывчатостью, двусмысленностью своего идеала. Уже Дэн Сяопин провозгласил построение в Китае «социализма с китайской спецификой». В 2002 г. Цзян Цзэминь определил Китай как особую «политическую цивилизацию». Его преемник Ху Цзиньтао объявил всеобщей задачей построение «социалистического общества гармонии». Нынешний же лидер Си Цзиньпин развернул кампанию по пропаганде «китайской мечты», которая станет воплощением основных «китайских ценностей». Важнейшей чертой всех этих идеалов Китая, которые представляют собой по-разному сформулированную цель именно модернизации страны, является их нормативный характер и непрозрачность для критической рефлексии и западной идеологии. Эти идеалы суть нечто всегда иное по отношению к тому, что принимается за общечеловеческие ценности на Западе. Им нужно доверяться и их нужно «постигать сердцем». В общественной жизни они выступают, в сущности, помехой, преградой для коммуникации на уровне объективированных, предметных смыслов. Поэтому они косвенно оправдывают господство и насилие, составляющие сердцевину любого авторитарного режима.
Центральный вопрос политической эволюции и, в частности, демократического транзита в странах Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии – это связь модернизации с политическим процессом. Налицо две модели модернизации: в авторитарном режиме разной степени жесткости и в условиях расширения демократии – то есть в поставторитарном режиме. Как соотносятся между собой эти модели? Насколько жизнеспособен сложившийся в современном Китае гибридный и, как можно предположить, сущностно переходный уклад? Неизбежно ли торжество, как принято считать в западной литературе, демократии западного образца или в Китае возможно сращивание элементов демократии и авторитаризма и появление того, что некоторые ученые на Западе называют «нелиберальной демократией», «постдемократическим обществом», а в Китае – «поднебесным миром»?[53]Ответы на эти вопросы зависят от слишком многих факторов – как объективных, так и субъективных. Отчасти возможную судьбу Китая проясняет пример Сингапура, где сохраняются важные признаки авторитаризма (например, формирование правящей элиты через каналы «партии власти»), но налицо довольно прочный общественный консенсус в поддержку правительственной политики. Китайские власти тоже предпринимают много усилий для укрепления смычки КПК и широких слоев общества, а на низовом уровне допускаются даже свободные выборы. Очевидно также, что власти Сингапура и Китая будут иметь прочную поддержку в обществе до тех пор, пока они будут обеспечивать быстрые темпы развития. С уверенностью можно сказать только, что китайские власти успешно переводят экономические успехи страны в идеологию китайской «иноидентичности» и эта операция пока находит поддержку в обществе.