Но в то же время и, что еще важнее, позитивная альтернатива монархии и демократии, идея естественного порядка – должна быть очерчена и понята. С одной стороны, нужно признать то, что она не предполагает эксплуатации, ни монархической, ни демократической, а частная собственность, производство и добровольный обмен являются источниками человеческой цивилизации. С другой стороны, нужно признать фундаментальную социологическую проницательность (которая, кстати, также помогает точно определить, где историческая оппозиция монархии пошла не так): что сохранение частной экономики, основанной на обмене, требует в качестве своего социологического предположения существования добровольно признанной природной элиты –«естественного дворянства».
Естественный результат добровольных сделок между разными владельцами частной собственности определенно нелогичен, иерархичен и элитарен. В результате широко разнообразных человеческих талантов, в каждом обществе любой степени сложности несколько человек быстро приобретают статус элиты. Благодаря превосходным достижениям богатства, мудрости, храбрости или их сочетания, некоторые люди приобретают «естественную власть», и их мнения и суждения пользуются широким почтением. Более того, из-за избирательного брака и законов гражданского и генетического наследования позиции естественной власти чаще всего передаются в нескольких благородных семьях. Именно к руководителям этих семей с давними отчетами о превосходных достижениях, дальновидностью и образцовым личностным поведением, люди обращаются с их конфликтами и жалобами друг на друга, и именно эти лидеры естественной элиты обычно выступают в качестве судей и миротворцев, зачастую бесплатно, из чувства долга, требуемого и ожидаемого от лица власти или даже из принципиальной озабоченности в отношении гражданского правосудия, в роли частных производителей «общественного блага».
Фактически, естественное происхождение монархии (в отличие от ее неестественного происхождения через завоевание) можно понять только на фоне прежнего порядка естественных элит. Небольшой, но решающий шаг в переходе к монархическому управлению заключался именно в монополизации функции судьи и миротворца. Этот шаг был предпринят одним из членов добровольно признанной природной элиты – король настоял против оппозиции других членов социальной элиты, чтобы все конфликты на определенной территории предстали перед ним, а конфликтующие стороны больше не выбирали каких-либо других судей или миротворцев, кроме него. С этого момента закон и правоохранительные органы стали дороже: вместо того, чтобы предлагаться бесплатно или по добровольному платежу, они финансировались с помощью обязательного налога. В то же время качество закона ухудшилось: вместо того, чтобы отстаивать существующий закон и применять универсальные и неизменные принципы справедливости, монополистический судья, которому не нужно было опасаться потерять клиентов в результате того, что он был менее беспристрастным в своем суждении, мог бы последовательно изменить существующий закон в свою пользу.
Во многом это была завышенная цена правосудия и извращения древнего закона королями, которые мотивировали историческую оппозицию монархии. Однако преобладала путаница в понимании причин этого явления. Были те, кто правильно признавал, что проблема связана с монополией, а не с элитой или благородством. Но их численность намного превосходили те, кто ошибочно обвиняли элитарный характер правителей, и предлагали просто заменить короля и видимую королевскую власть «народом» и предполагаемой скромностью, и порядочностью «обычного человека». Отсюда и вытекает исторический успех демократии.
По иронии судьбы, монархия была разрушена теми же социальными силами, которые сначала побуждали королей, когда они стали исключать конкурирующие естественные власти из судей. Чтобы преодолеть сопротивление, короли обычно присоединялись к людям, обычным людям. Обращаясь к популярному настроению зависти, цари обещали людям справедливость, дешевле и лучше, за счет налогообложения. Когда обещания королей оказались пустыми, как и должно было быть предсказано, те же эгалитарные чувства, которые они ранее вынашивали, теперь повернулись против них. В конце концов, сам царь был членом дворянства, и в результате исключения всех других судей его позиция стала только более возвышенной и элитарной, а его поведение стало более наглым. Соответственно, казалось логичным то, что и короли тоже должны быть свергнуты, и что эгалитарная политика, начатая монархами, должна быть доведена до ее окончательного исхода: монополистический контроль над судом обычным человеком.