Такая легитимность опекуна не зависит от легитимности частной собственности. Он основан на легитимности «социальной» или «общественной» собственности. Таким образом, если он берет собственность у одного человека и отдает ее другому, как смотритель, он не противоречит своей идеологической основе. Скорее, он подтверждает верховенство принципа социальной собственности. Следовательно, в демократических условиях частное право – закон собственности и договор, лежащий в основе гражданского общества исчезает как самостоятельная область права и поглощается всеобъемлющим государственным законом (законодательством). Как отметил немецкий социалистический теоретик- юрист Густав Радбрух, с точки зрения демократического смотрителя «частное право следует рассматривать только как временный и постоянно уменьшающийся диапазон частной инициативы, временно сохраненный во всеохватывающей сфере общественного права». В конечном счете, все имущество является государственной собственностью. Каждое установленное право частной собственности является временно действующим и может быть изменено в соответствии с односторонним определением сторожем требований «общественной безопасности» и «социального обеспечения».
Во-вторых, поскольку опекуны не владеют капиталом страны, контрпродуктивные последствия перераспределения доходов и богатства практически их не затрагивают. Долгосрочные последствия перераспределительных мер для них неважны, в то время как непосредственных и краткосрочных последствий почти нет. Смотритель всегда находится под давлением политической конкуренции со стороны других, желающих заменить его. Принимая во внимание правила демократического правления, смотритель должен присуждать или обещать присудить привилегии группам, а не отдельным лицам, и учитывая, что всегда существуют больше неимущих, чем имущих, его перераспределение будет скорее эгалитарным, чем элитарным. Соответственно, в результате демократического состязания структура общества будет постепенно деформироваться.
Независимо от критериев, на которых оно основано, все перераспределение подразумевает «взятие» у первоначального владельца и/или производителя благ и передачу другому «невладельцу» и/или «непроизводителю». Это побуждает к уменьшению желания быть владельцем благ, и увеличению желания быть неимущим. Следовательно, количество владельцев и производителей снижается, а неимущих и непроизводителей – растет. Это приведет к развитию негативных качеств характера человека в противовес позитивным, и жизнь в обществе станет намного хуже. Вместо колонизации, культивирования и аккультурации демократия приведет к социальному вырождению, коррупции, и распаду. 0
Более того, свободная конкуренция не всегда хороша. Свободная конкуренция в производстве блага хороша, но свободная конкуренции в производстве вреда – нет. Например, свободная конкуренция в пытках и убийствах невинных или свободная конкуренция в подделках или мошенничестве не является хорошей. Уже объяснено, почему правительство как организация с обязательным членством, наделенная полномочиями принятия окончательного решения и налогообложения, должно считаться плохим, по крайней мере, с либеральной точки зрения. Требуется другой взгляд, чтобы понять, что демократическая конкуренция действительно плохая.
В каждом обществе, до тех пор, пока человечество является тем, чем оно является, люди, жаждущие собственности другого человека, будут существовать. Некоторые люди больше страдают от этой жажды, чем другие. Но люди обычно учатся не реагировать на такие чувства или даже стыдиться их испытывать. Как правило, лишь немногие люди неспособны успешно подавить свое желание в собственности других, и их рассматривают как преступников и подавляют физическим наказанием.
При княжеском правлении только принц может реализовывать это желание, и именно это делает его потенциальной опасностью. Однако, помимо уже отмеченных логических и экономических препятствий, принц также сдерживается в своих перераспределительных желаниях тем обстоятельством, что все члены общества научились рассматривать взятие и перераспределение чужого имущества как постыдное и безнравственное дело и, соответственно, наблюдать за каждым действием принца с предельным подозрением. В отличие от этого, освобождая вход в правительство, каждому разрешается открыто выражать свое желание собственности других людей. То, что раньше считалось аморальным и, соответственно, подавленным, теперь считается законным чувством. Каждый может открыто желать чужой собственности, пока он обращается к демократии; и каждый может действовать по своему желанию чужого имущества, при условии, что он найдет вход в правительство. Следовательно, в условиях демократии каждый становится угрозой.