Вопросы коренным образом меняются, и процесс цивилизации постоянно останавливается, когда нарушения прав собственности принимают форму государственного вмешательства. Отличительной чертой государственных нарушений прав частной собственности является то, что вопреки преступной деятельности они считаются законными не только правительственными агентами, которые их инициируют, но и широкой общественностью (и в редких случаях, возможно, даже жертвой). Следовательно, в этих случаях жертва не может законно защищаться от таких нарушений.
Наложение государственного налога на имущество или доход нарушает права собственности или доходов производителя так же, как и кража. В обоих случаях поставка товара изготовителем уменьшается без его согласия. Создание правительственных денег или создание «ликвидности» предполагает не менее мошенническую экспроприацию частной собственности, чем операции преступной банды- фальшивомонетчика. Более того, любое правительственное постановление о том, что может и не может делать владелец со своим имуществом, помимо правила, согласно которому никто не может физически повредить имущество других лиц и что все обмены и торговля с другими должны быть добровольными и договорными, подразумевает влияние на чье-либо имущество, аналогичное актам вымогательства, грабежа или разрушения. Но налогообложение, государственное регулирование ликвидности и правительственные постановления, в отличие от их преступных коллег считаются законными, а жертва государственного вмешательства, в отличие от жертвы преступления не имеет права на физическую защиту и защиту своего имущества.
Из-за легитимности правительство влияет на индивидуальные временные предпочтения систематически и гораздо глубже, чем преступление. Как и преступление, вмешательство государства в права частной собственности уменьшает чей-то запас существующих товаров и, таким образом, повышает его эффективную ставку предпочтений. Однако правительственные преступления, в отличие от преступлений, одновременно повышают ставку предпочтения и реальных, и потенциальных жертв, поскольку они также подразумевают сокращение предложения будущих товаров (снижение нормы прибыли на инвестиции). Преступление, потому что оно незаконно, происходит только периодически – грабитель исчезает со сцены с его добычей и оставляет свою жертву в покое. Таким образом, преступность может быть решена путем увеличения потребности в защите товаров и услуг (по сравнению с текущими защитными благами), чтобы восстановить или даже увеличить будущие темпы возврата инвестиций и сделать менее вероятными, что тот же или другой разбойник преуспеет во второй раз с той же или другой жертвой. Напротив, поскольку вмешательство государства является законным, нарушения прав собственности является постоянными. Преступник не скрывается, и жертва не «вооружается», а должна (по крайней мере, как она обычно думает) оставаться беззащитной. Следовательно, будущие нарушения прав собственности не становятся менее частыми, а становятся институционализированными. Частота, регулярность и продолжительность будущего насилия увеличивается. Вместо того, чтобы улучшить защиту, фактические и потенциальные жертвы нарушений прав собственности государством реагируют, связывая постоянно более высокий риск со всем будущим производством и систематически корректирует свои ожидания относительно нормы прибыли на все будущие инвестиции вниз.
Конкурируя с тенденцией к снижению ставки временного предпочтения, возникает другая противоположная тенденция с существованием правительства. Одновременно сокращая поставки нынешних и (ожидаемых) будущих товаров, нарушение прав собственности государством не только повышает ставку временного предпочтения, но и поднимает кривую временных предпочтений. Поскольку производители беззащитны против будущего вторжения со стороны правительственных агентов, их ожидаемый уровень вознаграждения по производству, ориентированному на будущее сокращается повсеместно, и, соответственно, все фактические и потенциальные жертвы становятся менее ориентированными на будущее.