Инез посмотрела на Билли Диллона.
«Ну?» — сказал Билли Диллон.
«Что — ну?»
«Что мне сказать Гарри?»
«Скажи ему, что надо получше все устраивать», — сказала Инез Виктор.
Мне бы следовало рассказать вам кое-что о Джесси Виктор — то, что понимали очень немногие. Гарри Виктор, например, никогда этого не понимал. Инез понимала это весьма смутно. Дело вот в чем: Джесси никогда не считала, что с ней что-то не в порядке. То, что она употребляла героин, она не рассматривала как некий акт протеста, или образ жизни, или даже как дурную привычку, как это некоторые называли; она считала это решением потребителя. Джесси Виктор употребляла героин просто потому, что предпочитала героин кофе, аспирину и сигаретам, точно так же, как кинофильмам, магнитофонным записям, косметике, одежде и ленчам. Ее не раз подвергали обследованиям с помощью обычных тестов и каждый раз признавали чуткой, руководствующейся высокими целями, умнее Эдлая, не поддающейся заблуждениям, прямой. Быть может, именно по причине этой прямоты ей и не хватало чувства юмора. Чего ей хватало в достатке, так это пристрастной одержимости, какой-то светящейся серьезности; всех ошеломляла ее манера «отшивать» кого-либо тем серьезным низким голосом, от которого Инез бросало в дрожь и когда Джесси было восемнадцать, и когда было два года, — «ослиная задница», говорила она. «Ты, ослиная задница» — так Джесси назвала Эдлая в тот вечер, когда он с Гарри Виктором прилетел в Сиэтл, чтобы забрать ее на похороны Жанет, а Джесси отказалась ехать. Она согласилась только поужинать с ними, пока заправлялся самолет компании «Уорнер коммюникейшнс», но ужин прошел плохо.
«Задача в том, чтобы превратить антивоенные сентиментальничанья в многоцелевую программу, — сказал за обедом Эдлай. Он рассказывал Гарри Виктору о статье, которую предлагал написать для первой страницы „Нью-Йорк тайме“. — Как раз это мы все время пережевываем в Кембридже».
«Интересно, — сказал Гарри Виктор. — Дашь мне взглянуть. Джесс, а ты что думаешь?»
«Я думаю, ему не стоит говорить „Кембридж“», — сказала Джесси.
«Ты, наверное, спала, когда я туда уезжал, — сказал Эдлай. — Но так уж получилось, что учусь я именно в Кембридже».
«Может, и так, — сказала Джесси, — но так уж получилось, что ты не поступил в Гарвард».
«Ладно, ребята, вы оба хороши. — Гарри Виктор повернулся к Эдлаю: — Я могу кого-нибудь подыскать в „Таймс“. Если у тебя серьезные намерения».
«Серьезные. Пришло время. Пора моему поколению вступать в диалог, если ты понимаешь, о чем я».
«Ты, ослиная задница», — сказала Джесси.
«Ну, — сказал Гарри Виктор после того, как Эдлай вышел из-за стола. — А как вообще дела?»
«Я готова уехать…»
«Ты же сказала, что не поедешь. Что у тебя принципы. Что ты не бываешь на похоронах. Для меня этот твой принцип несколько нов, но не обращай внимания — это твое дело. Я это принимаю. В качестве принципа».
«Я не имела в виду — уехать на похороны Жанет. Я имела в виду уехать вообще. И точка. Отсюда. Из Сиэтла».
«Ты не прошла еще курс».
«Курс, — сказала Джесси, — для ослиных задниц».
«Одну минуту», — сказал Гарри.
«Я принимала детокс, очистилась и не вижу больше проблем».
«Что это значит: принимала детокс? По плану должен был быть не детокс, а метадон».
«Мне не нравится метадон».
«Почему?»
«Потому, — терпеливо сказала Джесси, — что мне от него не становится лучше».
«Ты чувствуешь себя от него плохо?»
«Нет, я от него не чувствую себя плохо. — Джесси восприняла вопрос очень серьезно. — Просто от него мне не становится лучше».
Они замолчали.
«Что конкретно ты хочешь делать?» — спросил наконец Гарри.
«Я хочу, — Джесси изучала кусок хлеба, который она скатала в шарик, — устроить свою обычную жизнь. Заняться чем-то всерьез, понимаешь?»
«Отлично. Хорошие новости. Приятно слышать».
«Заняться своей карьерой».
«А именно?»
Джесси крошила хлебный шарик на маленькие кусочки.
«Не пойми меня превратно, Джесси. Все это очень приятно слышать. Единственное, что я хочу сказать, — тебе необходима программа. — Гарри Виктор почувствовал, что от идеи выработки программы у него потеплело на душе. — План. Собственно, два плана. Взаимосвязанных. План долгосрочный и план на ближайшее будущее. Каков твой долгосрочный план?»
«Я не собираюсь баллотироваться в конгресс, — сказала Джесси. — Если ты это имеешь в виду».
Это замечание так огорчило Гарри, что дальше он уже не расспрашивал.
«Ну ладно. Хорошо. А как насчет твоих ближайших планов?»
Джесси взяла другой кусочек хлеба.
Что-то оборвалось в душе Гарри Виктора. Последний час он пытался выбросить из головы любые предположения о том, почему предыдущим вечером Инез вышла из дома Дуайта Кристиана с Джеком Ловеттом. Ему рассказал Билли Диллон. «Тебе следует думать, что она переутомилась», — посоветовал Билли Диллон. «Мне следует думать, что она ополоумела». Немного раньше, за ужином, он опробовал версию с переутомлением на Джесси и Эдлае. «Я бы не удивился, узнав, что ваша мать несколько переутомилась», — сказал он. Эдлай положил меню и сказал, что он хочет салат из креветок, лангет по нью-йоркски с кровью, но все же достаточно прожаренный, сметану и картошку с луком. Джесси положила меню и посмотрела на Гарри — подозрительно, как ему показалось, — из-под соломенного теннисного козырька, который она не сняла за обедом.
Джесси подозрительно уставилась на него из-под соломенного теннисного козырька, а Эдлай захотел лангет по-нью-йоркски с кровью, но все же достаточно прожаренный, а Инез вышла из дома Дуайта Кристиана с Джеком Ловеттом, и вот теперь Джесси крошила хлеб на кусочки, смахивавшие на куриный помет.
«Ты можешь мне сделать одолжение? Джесси? Ты можешь или съесть этот хлеб, или оставить его в покое?»
Джесси сложила руки на коленях.
«Я все еще вроде работаю над своим ближайшим планом, — сказала она чуть погодя. — В настоящее время».
В действительности у Джесси Виктор уже был план на ближайший четверг в Сиэтле, тот же план, который она в общих чертах изложила Инез на Рождество, план, о котором Инез специально не стала упоминать, когда описывала Гарри и Эдлаю визит к Джесси, — если только то порождение атмосферы, стремлений, слухов и изоляции, в которой существовала Джесси в Сиэтле, можно было назвать планом, — получить работу во Вьетнаме.
Инез не упомянула об этом плане Гарри, поскольку не верила в возможность его реализации.
Джесси не упомянула об этом плане Гарри, поскольку не верила, что план такого рода он был в состоянии понять.
В данном случае я понимаю точку зрения Джесси. Гарри сразу же заговорил бы о деталях. Гарри спросил бы Джесси, читала ли она последнее время газеты. Гарри не понял бы, что эти детали не играли для Джесси никакой роли. Получить работу во Вьетнаме для Джесси было первым шагом, важным, собственно, самим по себе долгожданным шансом получить возможность действовать, а поскольку она была уверена, что все там происходящее — не более чем политика, а политика — для ослиных задниц, она не изменила бы своего решения в тот мартовский вечер 1975 года (в тот самый вечер, когда, как выяснилось, американская эвакуация из Дананга переросла в неконтролируемые беспорядки), даже если бы что-то услышала, или увидела, или вычитала в газете.
Если Джесси вообще когда-то читала газеты.
Для Инез и Гарри Виктора это представлялось весьма сомнительным.
Когда следующей воскресной ночью, пасхальной воскресной ночью 1975 года, — в ночь перед похоронами Жанет, — до них в Гонолулу дошли сведения о том, что три часа спустя после того, как самолет авиакомпании «Уоркер коммюникейшнс» вылетел из Сиэтла, унося Гарри и Эдлая Виктора в Гонолулу, Джесси вышла из клиники, специализировавшейся на лечении подростковой зависимости от химических веществ, и договорилась, что ее посадят на транспортный самолет «С-5А», который спустя семнадцать с половиной часов (дважды дозаправившись в полете) приземлился на сайгонской авиабазе Таншоннят. «Может, она услыхала, что там легче затариться травкой», — сказал Эд-лай, и Инез ударила его.