— Завтра вечером вы, полагаю, как всегда, дома.
Маделина улыбнулась, кивнула, и он удалился.
Когда в тот вечер сестры возвращались домой, Маделина против обыкновения всю дорогу молчала, а Сибилла позевывала и как бы в извинение говорила:
— Мистер Шнейдекупон, конечно, милый и добрый, но провести с ним целый вечер — это слишком. А что за ужас сенатор Кребс! Слова из него не вытянешь. И пил он сверх всякой меры. Впрочем, глупее, чем есть, от вина не стал. Нет, господа сенаторы мне ни к чему! — И, выдержав паузу, добавила скучающим голосом: — Ну как, Мод, надеюсь, ты достигла, чего хотела? Насытилась политикой? Проникла в сердце твоей великой американской тайны?
— Думается, я очень близко к ней подошла, — сказала Маделина, отчасти отвечая себе самой.
ГЛАВА IV
В воскресенье к вечеру разбушевалась непогода, и требовалась истинная тяга к общению, чтобы ради него подвергнуть себя ударам ветра и дождя. Тем не менее несколько близких друзей миссис Ли по обыкновению собрались в ее гостиной. Не преминул явиться верный Попов, и мисс Сорви примчалась провести с дорогой Сибиллой часок, но, поскольку провела весь вечер, уединившись с Поповым, обожаемая подруга, надо думать, в чем-то ее разочаровала. Явился и Каррингтон, припожаловал и барон Якоби. Шнейдекупон с сестрой, отобедав у миссис Ли, остался и после обеда, и Сибилла с Юлией принялись обмениваться мнениями о вашингтонском свете. Мистеру Гору тоже пришла на ум счастливая мысль, что, коль скоро от его отеля до дома миссис Ли всего шаг-другой, он может с равным успехом развлечься в ее гостиной, как и вкушать одиночество в своих апартаментах. Наконец в урочный час появился и сенатор Рэтклиф и, усевшись подле Маделины с чашкой чая в руках, вскоре получил возможность наслаждаться беседой с нею наедине — остальные гости, словно по уговору, занялись друг другом. Под гул их разговоров мистер Рэтклиф быстро перешел на доверительный тон.
— Я зашел сказать: если вам угодно послушать острые дебаты, приходите завтра в сенат. Меня предупредили, что Гэррад, сенатор от Луизианы, готовится устроить мне разнос за мою последнюю речь. Если так, я вряд ли останусь в долгу. А в присутствии такого критика, как вы, сумею выступить лучше.
— Разве я такой уж добрый критик? — спросила Маделина.
— Кто сказал, что критика должна быть доброй? — отвечал сенатор. — Справедливость — вот душа подлинной критики, и ничего, кроме справедливости, я от вас не прошу и не жду.
— А есть ли прок от ваших выступлений? — поинтересовалась она. — Эти речи и впрямь помогают вам приблизиться к цели или разрешить трудности?
— Как вам сказать. Сейчас мы оказались в тупике, хотя долго так продолжаться не может. Впрочем, не побоюсь довериться вам — но, разумеется, вы не станете пересказывать это ни одной душе. Так вот, мы приняли меры, чтобы ускорить события. Несколько джентльменов, и я в том числе, написали письма, предназначенные для президента, хотя и не ему адресованные, цель которых побудить его как-то высказаться, чтобы стало ясно, чего нам ждать.
— О, — рассмеялась Маделина, — я уже неделю об этом знаю.
— Знаете? О чем?
— Да о том, что вы послали письмо Сэму Граймзу из Норт-Бенда.
— И что же вы знаете о письме, которое я послал Сэму Граймзу из Норт-Бенда? — спросил Рэтклиф в почти резком тоне.
— Вы и представить себе не можете, какое у меня превосходное сыскное агентство, — сказала миссис Ли. — Конгрессмен Каттер выудил у некоего сенатского служителя, что получил от вас для отсылки письмо, адресованное мистеру Граймзу из Норт-Бенда.
— И конечно, Каттер тотчас поведал о своем открытии Френчу, а Френч побежал к вам. Все ясно. Знай я об этом вчера, он не так легко от меня бы отделался. Я предпочитаю сам рассказывать вам о своих делах — без его прикрас. Впрочем, я сам виноват. Дернуло меня довериться служителю. Здесь ничего нельзя надолго сохранить в тайне. Однако главное мистеру Каттеру осталось неизвестным: то, что подобные письма и с той же целью написали сразу несколько джентльменов. Среди них ваш друг Клинтон, сенатор Кребс, ну и еще один-два.
— Мне, наверное, лучше не спрашивать, что там написано?
— Почему же? Мы договорились изложить наше мнение в очень мягком и примирительном тоне и тем самым побудить президента приоткрыть нам свои намерения, прежде всего чтобы не действовать ему наперекор. Я в своем письме нарисовал отчаянную картину, показав, каково воздействие нынешнего положения на нашу партию, и дал понять, что лично мне от него ничего не надо.