— Вы чересчур суровы к обезьянам, — сухо отвечала Маделина, когда сенатор кончил свою тираду. — Вам ведь от них никакого вреда. В общественной жизни они не участвуют, голосом не пользуются. Кстати, будь у них право голоса, вы первый стали бы восторгаться их умом и порядочностью. Впрочем, мы все должны быть им благодарны: ну что бы мы делали в этом печальном мире, не оставь они нам в наследство своей тяги к веселью… и любви к тирадам.
Рэтклиф, надо отдать ему должное, умел сносить щелчки, по крайней мере те, что получал от руки миссис Ли, и его нечастые взрывы неповиновения неизменно сопровождались усиленным послушанием. Но, позволяя миссис Ли исправлять присущие ему недостатки, он не допускал никаких поучений со стороны ее друзей и неизменно ставил их на место. Однако и этого ему было мало. То ли потому, что он почти ничего не знал вне круга своего непосредственного опыта, то ли потому, что не доверял себе, стоя на чужой почве, но он явно старался свести любой спор к собственному уровню. Маделина так и не могла ответить на вопрос, делал ли он это, считая, что так ему выгоднее, или с целью скрыть свое невежество.
— Барон весьма заинтересовал меня рассказами об обществе в Бухаресте, — говорила, например, Маделина. — Я и понятия не имела, что там умеют так весело проводить время.
И слышала от Рэтклифа в ответ:
— Жаль, что я не могу познакомить барона с обществом в Пеонии. Он нашел бы там блестящий круг истинно природных аристократов.
— Барон говорит, политики у них — острейшие малые, с головой, — добавлял мистер Френч.
— А в Болгарии есть политики? — недоумевал сенатор, чьи представления о том, как Румыния географически соотносится с Болгарией, не отличались четкостью и который вообще полагал, что все подобные народы живут в кибитках, одеваются в овечьи шкуры шерстью вовнутрь и питаются квашеным молоком. — Так у них есть политики?! Хотел бы я видеть, как эти острейшие малые справились бы у нас на Западе!
— И впрямь, — подхватывала миссис Ли. — Представьте себе: Аттила и его орды заправляют выборами у индейцев.
— Превосходно! — вторил ей Френч, громко смеясь. — Во всяком случае, барон сказал: таких продувных бестий, как его друзья-политики, во всем Иллинойсе не сыщешь.
— Он так и сказал? — восклицал Рэтклиф с гневом.
— Точно так. Правда, миссис Ли? Только я ему не верю. А вы? Как по-вашему, мистер Рэтклиф, если чистосердечно? Ведь уж вы-то знаете об иллинойсских политиках все до тонкости. Как вы думаете, эти «Якоби бестии» и впрямь справились бы с собранием выборщиков в Иллинойсе?
Рэтклиф терпеть не мог, когда ему подпускали шпильки, в особенности по затронутому вопросу, но сдержался и не ответил на выходку Френча, которой тот лишь сквитался с сенатором за его «поделки-подделки». Рэтклифу же было важно отвести разговор от Европы, литературы, искусства, а шпильки Френча играли ему в этом на руку.
Слабой стороной сенатора было слепое невежество по части нравственных законов, и, понимая это, Каррингтон тешил себя надеждой, что миссис Ли, рано или поздно разглядев в Рэтклифе такой изъян, придет от него в ужас, а потому считал — главное, дать сенатору возможность разоблачать себя. Редко вступая в беседу, Каррингтон неизменно стремился выводить соперника на чистую воду. Однако ему вскоре пришлось убедиться, что Рэтклиф превосходно разбирается в подобного рода тактике и не только не сдает, а напротив, улучшает свои позиции. Иногда его дерзость просто ошеломляла, и даже когда Каррингтону казалось, что сенатор безнадежно запутался в расставленных ему силках, тот одним рывком стряхивал с себя охотничьи путы и уходил еще более неустрашимый и опасный, чем когда-либо прежде.
Если же миссис Ли загоняла его в угол, он чистосердечно признавал ее обвинения.
— Да, ваши слова в значительной части справедливы. В политике много отталкивающего и тягостного, много грубого и дурного. Да, не буду скрывать — хватает и бесчестности и коррупции. И мы должны делать все, чтобы этого зла стало как можно меньше.
— Вы, верно, сможете указать миссис Ли, как ей за это взяться, — вставил Каррингтон. — У вас богатый опыт. Помнится, я слышал, что вам однажды пришлось употребить весьма крутые меры против коррупции.
Рэтклиф, которого, по всей видимости, почему-то не обрадовал этот комплимент, бросил на Каррингтона ледяной взгляд, таивший угрозу. Но вызов принял и с ответом медлить не стал: