«Когда кто-то хамит, лучше не отвечать».
«Понятно», — сказал Билли Диллон.
Затем Пол Кристиан пошел в свою комнату, где и провел остаток дня, упаковывая то немногое, что у него там было. К каждой коробке он прикрепил список с ее содержимым. Он составил общий список вещей, указав, в какой коробке они находятся. Он написал несколько писем, в том числе одно к Жанет, в котором объяснил, что «отвечает за свои действия», и в начале вечера, незадолго до того, как позвонить в полицию и назвать себя, оставил письма с инструкциями относительно их отправки у ночного портье внизу. С ночным портье также произошел «небольшой инцидент».
«Он хамил», — сказал Билли Диллон.
«Совершенно нахально. Точно так же, как и полицейские».
«Полицейские вели себя неподобающе».
«Они обращались со мной, как с обычным преступником».
«Которым вы не являетесь».
«Которым я ни в коем случае не являюсь. Я сказал им об этом. То же самое, что я сказал Жанет. Что я отвечаю за свои действия».
«Вы сказали полиции, что отвечаете за свои действия».
«Совершенно верно».
«Точно так же, как вы сказали Жанет».
«Именно. — Пол Кристиан посмотрел на Инез. — Ты все время молчишь».
Инез ничего не ответила.
«Следует ли мне рассматривать твое молчание как неодобрение?»
Инез ничего не ответила.
«Теперь, когда я сижу в тюрьме, как обыкновенный преступник, ты собираешься нанести coup de grace?[140] Переступить через меня?»
Пол Кристиан повернулся к Билли Диллону:
«Мы всегда были близки с Жанет. Не то, что с этой».
Наступило молчание.
«Вам будет не хватать Жанет», — сказал Билли Диллон.
Пол Кристиан снова посмотрел на Инез.
«Мне следовало бы знать, что ты пожалуешь на это торжество, — сказал он.
После того как Пола Кристиана вывели из комнаты. Инез зажгла сигарету и, пока она курила, никто из них не проронил ни слова. Билли Диллон делал пометки в своем блокноте и не смотрел на нее.
„Ну и что ты на это скажешь?“ — спросил он наконец.
„Откровенно говоря, я не очень люблю сумасшедших. Они меня не интересуют“.
„Безусловно, это — один из подходов к делу, Инез. — Билли Диллон убрал свой блокнот в „дипломат“ и закрыл его. — Прямой. Жесткий. Однозначный. Однако я хотел бы заметить, что сегодня нам стоит приблизиться к той отметке на шкале чувств, что поближе к „состраданию“. Твой отец — „больной человек“. У него „самая обыкновенная болезнь“. Ему необходимо лечение“.
„Его необходимо изолировать“.
„Это как раз то, что мы называем „лечением“, Инез. Мы назовем это „лечением“, когда будем говорить со следователем из отдела убийств; будем называть это „лечением“, когда станем говорить с судебными экспертами, и будем называть „лечением“ в разговоре с Фрэнком Тавагата“.
„Я даже не знаю, кто такой Фрэнк Тавагата“.
„Ты также не знаешь и ребят из отдела расследования убийств, Инез. Просто представь себе, что остаток дня мы проведем в дозоре. Я готов. — Билли Диллон посмотрел на Инез. — Как ты? Все в порядке?“
„Да“.
„Тогда, беби, нацепи улыбку и легко пройдись по салону, о’кей?“
„Мне нет необходимости говорить тебе, Фрэнк, что Гарри благодарен тебе за то, что ты сделал для него в Майами“, — сказал Билли Диллон в два часа пополудни в кабинете Фрэнка Тавагата. Билли Диллон и Инез уже встретились со следователями, подключенными к делу: они также встретились с психиатрами, подключенными к обследованию Пола Кристиана; пришло время встретиться и с Фрэнком Тавагата. На самом деле Инез знала Фрэнка Тавагата. Она познакомилась с ним на конвенте 1972 года. В числе прочих делегатов. Он был адвокатом, однако, как сказал Билли Диллон, причина увидеться с ним состояла не в этом. „Этот парень искренне верит, что для того, чтобы устроить свою бабушку в рай, следует всего лишь пригласить на судебное заседание нужных людей, — сказал Билли Диллон. — И это — его сильная сторона“.
„В 72-м ты прошел для нас по проволоке, — сказал теперь Билли Диллон. — Гарри помнит об этом“.
„Гарри сделал пару полезных дел для Уэнделла. — Фрэнк Тавагата не смотрел в сторону Инез. — Все, что я делал для Гарри, я делал для Уэнделла. Непосредственно для него“.
„Гарри знает об этом. Гарри уважает твою позицию. Давление переходит в толчок — и на этот раз ты выступаешь за Уэнделла. Собственно, поэтому, Фрэнк, мы и не давим. Говоря с Гарри или со мной — ты говоришь с судьей при закрытых дверях. Непосредственно“.
„Непосредственно с судьей, — повторил Фрэнк Тавагата. — Все же я ничем не могу вам помочь“.