— Ну раз вам все так ясно, — сказала Маделина, — думаю, самое время перекусить. Я взяла на себя смелость распорядиться, чтобы нам накрыли на свежем воздухе.
На веранде их ждал импровизированный стол, и мисс Сорви уже придирчиво оглядывала расставленные на нем блюда, попутно делая замечания на счет кухни и погреба лорда Ская.
— Надеюсь, шампанское будет сухое, — обронила она. — У сладкого такой омерзительный вкус.
Виктория Сорви так же мало разбиралась в сухом и сладком шампанском, как в вине, которым утолял жажду Улисс, разве что с равным удовольствием пила и то и другое; она просто копировала одного из секретарей британской миссии, который потчевал ее за ужином на последнем приеме. Лорд Скай предложил ей выпить шампанского, что она немедленно исполнила, после чего с серьезнейшим видом заявила — в нем, пожалуй, градусов пять. Выражение это она почерпнула из того же источника, а что оно означает, знала не больше попугая.
Завтрак прошел на редкость весело, и еда была отменная. Когда встали из-за стола, джентльменам было разрешено курить, и разговор принял более строгое направление, грозя стать совсем серьезным.
— Вы все гоняетесь за полутонами! — сказала Маделина лорду Скаю. — Разве вам мало полутонов в стенах этого дома?
— Это, скорее всего, — возразил лорд Скай, — следствие того, что Вашингтон принадлежал, так сказать, вселенной и в своих вкусах не руководствовался местными правилами.
— Разве вас не охватывает здесь чувство покоя? — продолжала Маделина. — Взгляните на этот презатейливый сад, на эту неровную лужайку, на величественную реку за ней, на разрушенный форт по ту сторону реки! Здесь все дышит миром и покоем, вплоть до комнатушки, служившей генералу спальней. Так и хочется улечься в ней и проспать целый век. А ведь всего в десяти милях отсюда стоит наше чудище — Капитолий, и рыщут искатели теплых мест.
— Нет, такие речи я сносить не согласна! — воскликнула мисс Виктория театральным тоном. — Наше чудище — Капитолий! Как бы не так! Да без этого чудища никого из нас здесь бы не было! Разве только, возможно, я.
— Вы вполне подошли бы на роль миссис Вашингтон.
— Сегодня утром мисс Сорви была так любезна, что изложила нам свое мнение о генерале Вашингтоне, — вставил Данбег.
— Увы, у меня пока не было времени спросить мистера Каррингтона, что он думает на этот счет.
— Все, что бы ни высказала мисс Сорви, неоценимо, — откликнулся Каррингтон. — Но сильная ее сторона — факты.
— Не льстите мне, мистер Каррингтон, — протянула мисс Сорви. — Я в этом не нуждаюсь, да и в ваш стиль это не вписывается. Скажите, лорд Данбег, ведь правда, в мистере Каррингтоне есть что-то от генерала Вашингтона в пору его расцвета.
— После всего, что вы поведали нам о генерале Вашингтоне, мисс Сорви, могу ли я с вами согласиться?
— При всем том, — сказал лорд Скай, — по-моему, нельзя не согласиться, что, рассказывая нам о прелестях Маунт-Вернона, в главном мисс Сорви права. По дороге сюда даже миссис Ли согласилась с тем, что генералу — а он теперь единственный обитатель этих мест — тягостно в своей могиле. Я и сам не питаю склонности к вашему ужасному Капитолию и все же предпочитаю его сельской жизни. Именно этим я объясняю, почему ваш великий генерал не вызывает у меня восторженных чувств. Он как раз любил только такую жизнь. И, по-видимому, куда больше проявил себя как виргинский плантатор и домосед, чем как генерал или президент. Я не говорю уже о его невероятной докучливости — что ему за нее пенять: он не был дипломатом и не обязан был притворяться, но, пожалуй, мог хотя бы раз выйти за пределы Маунт-Вернона.
Тут вмешался Данбег, выражая ярый протест, и слова посыпались из него так, словно каждое спешило обогнать другое и вырваться первым:
— Все наши великие соотечественники тоже были сельскими сквайрами-домоседами. Я сам сельский сквайр-домосед.
— Как интересно! — шепотом произнесла мисс Сорви.
— Хорошо вам, джентльмены, мерить генерала Вашингтона своей меркой, — вступил в беседу мистер Гор. — А каково нам, уроженцам Новой Англии, которые никогда не были сельскими джентльменами и не питали любви к штату Виргиния. Что сделал Вашингтон для нас? Он ведь даже и не притворялся, что мы ему по нраву. Сохранял с нами учтивый тон, и только. Но я не ищу на нем вину: кому же не известно, что его сердце целиком было отдано Маунт-Вернону. И тем не менее мы боготворим генерала Вашингтона. Для нас он олицетворение Нравственности, Справедливости, Долга, Истины; все это и еще с полдюжины римских богов, которые пишутся с прописной буквы. Суровый, одинокий, величественный, он достоин быть нашим кумиром. Право, мне неловко, что я ем, пью, курю здесь у него на веранде без его разрешения, позволяю себе расхаживать по его дому и в его отсутствие критиковать комнату, в которой он спал. Представьте себе — на том берегу слышится топот копыт и вот сам генерал появляется у крыльца, оглядывает нас — непрошеных гостей. Я предоставил бы вас его гневу, а сам бежал и спрятался на пароходе. Одна мысль об этом наводит на меня страх.