Рис. 5.4. Население стран с разными уровнями развития политических прав и гражданских свобод в 2004 г.
Источник: Freedom House (2005).
Но сам масштаб великой волны ставил новую серию острых вопросов. В свете рухнувших надежд, связанных с предыдущими волнами, о чем речь шла в начале главы, ученые задавались вопросом о будущей антидемократической волне и пытались понять, каковы условия, при которых демократия не только может появиться, но и приживется, или, как указывается в соответствующей литературе, «консолидируется»[199]. Мы предположили, ссылаясь на Латинскую Америку, что стойкость демократии может быть так же значима, как и ее учреждение. Возникают вопросы, появятся или не появятся новые формы поляризации в больших регионах, подобных Латинской Америке[200]; будет ли «глобальная война с терроризмом» под руководством США иметь некоторые разрушительные для демократии последствия, подобные тем, которыми обернулась долгая конфронтация с Советским Союзом, завершившаяся в 1989 г. И речь идет не только о беднейших странах: некоторые исследователи с тревогой указывали на степень ограничения богатыми странами прав и свобод в интересах национальной безопасности[201].
Уже к середине 1990‑х годов большие успехи демократизации во многих странах заставили исследователей обратить внимание (не считая проблемы долговечности) на несовершенства некоторых новых демократических государств. Хотя многие из этих государств соответствовали принятым демократическим стандартам, другие же не соответствовали, а третьи расстраивали по иным поводам. Завершили ли они процессы демократизации или «застряли» где-то по дороге? Были ли они в состоянии эффективно оказывать услуги, которых граждане привыкли ожидать от правительств?
Приняли ли они внешние атрибуты демократии вроде выборов, избегая некоторых основ, таких как верховенство закона? По мере того как ученые по-разному определяли эти явления в качестве, например, «нелиберальной демократии» (illiberal)[202] или «демократии со сломанным хребтом» (broken back democracy)[203], в научной литературе начало возникать новое направление, связанное с «качеством демократии»[204].
Это сложные вопросы. Опросы общественного мнения в странах Латинской Америки, бывшего Советского блока, Азии и Африки, в недавнем прошлом осуществивших демократизацию, показали, что мнения граждан о демократических режимах, возникавших в период с 1970‑х годов по настоящее время, являются крайне неоднородными. Согласно таким опросам, проведенным почти везде (чаще всего в более демократических странах, где их проведение проходит значительно легче), большинство граждан (иногда подавляющее большинство) утверждают, что предпочитают демократию и отвергают авторитарные альтернативы. В то же время в некоторых странах значительное число респондентов считают, что при определенных обстоятельствах тот или иной авторитарный вариант вполне уместен; очень многие респонденты считают, что демократия на практике работает не слишком хорошо, и огромное число респондентов настроены довольно критически по отношению к центральным институтам, таким как парламенты, суды и партии. Действительно, глубокая неудовлетворенность относительно реальных практик демократии является типичной не только для демократий, которые являются новыми, «нелиберальными» или «демократиями со сломанным хребтом», но и для богатых устоявшихся демократий[205]. Некоторые утверждают, что сомнения по поводу демократии на практике – это неотъемлемая часть самой демократии.
Сам масштаб новой демократической волны, какой бы неравномерной, местами завершенной или местами незавершенной она ни была, в итоге ставит все новые вопросы. Одна из причин, позволявшая демократам в конце Второй мировой войны надеяться на более демократический мир, связана с сочетанием восстановления демократии в Западной Европе, продвижения демократии за счет военной оккупации поверженных стран «Оси», а также приближения конца колониализма. С крушением всемирных империй можно было ожидать, что экономическое развитие или распространение демократических ценностей в конечном счете приведут к последовательной демократизации новых государств, одного за другим. Но в XXI в. на гребне величайшей в истории волны демократизации государств можем ли мы ожидать, что движения за демократию в будущем будут воспринимать демократизацию в этих рамках? Если отдельные государства настолько различны по уровню богатства и влияния, можем ли мы продолжать думать о более демократическом мире как о только дальнейшем увеличении количества государств, управляемых более или менее по подобию США, Великобритании или Франции? И если существуют глобальные институты, с которыми эти государства должны взаимодействовать (скажем, Всемирный банк или Международный валютный фонд), но которые неподотчетны гражданам этих государств, можем ли мы продолжать думать о более демократическом мире как о только прибавлении к числу демократических все новых государств?[206].