Докладчики, чувствуя, что комитет торопится, тоже заспешили.
Задержались еще ненадолго, выбирая помощников главного врача, и особенно — санитаров и истопников. Претендентов было много, почти каждый третий член комитета предлагал своего помощника главврача, санитара, истопника. Доктор Гомлочко раздавал восьмушки бумаги, писались и подсчитывались имена.
— Роздано двенадцать бюллетеней, — читал президент и, складывая бюллетени кучками, называл фамилии кандидатов — доктор Грюн, доктор Грюн, доктор Ахматов, доктор Ахматов, доктор Ахматов, доктор Бенцик, доктор Грюн, доктор Ахматов, доктор Бенцик, доктор Бенцик, доктор Бенцик, доктор Бенцик. Итак, доктор Грюн — один, два, три… доктор Ахматов — один, два, три, четыре… доктор Бенцик — один, два, три, четыре, пять… Пятью голосами избран доктор Бенцик…
А после голосования только и слышалось:
— Туристическое общество в Зволене… Ассигнуется три тысячи крон.
— Против никого?.. Принимается.
— Туристическое общество в Банской Быстрице — пять тысяч крон.
Президент уже не говорил «Кто против?», а только «Дальше!».
— Туристическое общество в Брезно-на-Гроне — две тысячи.
— Дальше!
— Туристическое общество в Ружомберке — пять тысяч.
Президент лишь громко глотнул воздух, словно хотел поторопить референта; это означало — «дальше».
— …ическое общество в Микулаше — три тысячи… Общество в Попраде — пять… Кежмарок — четыре, — сокращал и референт.
— Сколько там их у вас? — на мгновение остановил его президент.
— Двадцать восемь.
— Дальше!
— Стара Вес — три… Нова — четыре…
— Что Нова? Нова Баня или Нова Вес? Говорите хоть названия. — Этот галоп президента уже раздражал.
— Нова Вес. Туристическое общество в Новой Веси просит пособия. В своем заявлении…
— Да ладно, не надо, — раздались голоса, — сколько?
— Предлагается четыре тысячи.
— Чего четыре тысячи? — нервно перебил президент.
— Крон.
— Так и скажите… Толковей докладывайте, — посетовал, покосившись на соседа, доктор Кияк. — Болван.
Сбитый с толку докладчик докудахтал свой доклад и с надутым видом сел.
— Никак не угодишь, — заворчал он себе под нос.
Следующим на очереди было просвещение.
Поднялся пожилой господин, причесанный на косой пробор, и заговорил неторопливым тенорком. Пенсне на его носу сидело боком и подрагивало, готовое свалиться. Оратор то и дело поправлял его, прижимая к переносице.
«Чего он нового пенсне себе не купит?!» — опять вспылил президент.
Просьбы нескольких школ об ассигнованиях на строительство были удовлетворены без возражений. Все обошлось благополучно и для национальных просветительных учреждений. Музеи встретили поддержку. Только при упоминании о монастырской гимназии социалист Малерник замахал руками, словно отгоняя назойливую муху. Сидевший неподалеку Корень насмешливо спросил его из-за спины Мангоры:
— Не нравится?
— Нравится, — отрезал Малерник. — Я бы еще шесть тысяч добавил, лишь бы покончить с этим.
— С чем — с заседанием или с гимназией? — ехидно вмешался в разговор Мангора.
— С тем и с другим, — буркнул Малерник.
Президент посмотрел в их сторону.
— Просите слова?
Они затихли.
Никто не протестовал против пособий — на доисторические, исторические, археологические, естествоведческие, астрономические, этнографические, языковедческие, технические, художественные и прочие изыскания. Гладко прошла и кампания против глистов и древесного вредителя — жука-короеда обыкновенного. Никто не придрался ни к «Просветительному обществу», ни к «Сельскохозяйственному просвещению», ни к «Социалистической академии»{123}, ни к «Клерикальной культуре», ни к «Обществу культурных связей с СССР», ни к «Клубу искусств и наук», ни к обществам всевозможных писателей второго, третьего и четвертого поколений. Каждому безропотно выделяли кусок… Не пикнул и Петрович.
И все же!
Когда докладчик неуверенно, сквозь сжатые зубы процедил: «Национальная академия…», член комитета Клинчек повел ушами, словно заяц на капустных грядках, вытянул руки ладонями вперед, будто отгонял сатану, и прервал этим доклад; затем он встал, пригладил помятый сзади длинный пиджак и серьезным басом отрезал: