— Я против!
Сам факт, что он поднялся с места, предвещал нечто чрезвычайно небезопасное, потому что вставали только докладчики: члены комитета говорили сидя.
— Я вынужден протестовать, — начал он после лаконичного «против», — сожалею, но вынужден, ибо я глубоко огорчен таким оборотом дела. Как патриот я обязан просить пана президента снять с повестки дня просьбу нашего самого старого, самого уважаемого, так сказать, исторического, национального института. Событие, происшедшее в помещении этого общества, а вернее, в этом национальном учреждении, явится, я полагаю, достаточно веским доводом для того, чтобы поступить так, как я предлагаю: снять рассмотрение прошения с повестки дня. Произошло нечто неслыханное и невероятное. Буду краток. Известный английский журналист, английский журналист…
— Смит, — подсказал Мангора.
— Знаю, я хотел лишь подчеркнуть, что английский… Смит, английский журналист, наш добрый друг, каких у нас немного, в сопровождении нашего коллеги посетил Академию, — он указал на Мангору. — Роль гида при осмотре исполнял молодой секретарь…
— Брожик, — шепнул Мангора.
— Знаю, Брожик. Я только хотел сделать ударение на слове «секретарь», потому что там все служащие — секретари. Это подозрительно. Когда журналист, остановившись перед огромными книжными шкафами, выразил удивление, что у столь маленького народа столь много книг, названный молодой человек ответил ему… Вы знаете, господа, что он ему сказал? Он сказал: «Да все вышло еще до переворота»{124}. Англичанин покачал головой. Англичанин! По пустякам они головой не качают. А этот покачал, словно не веря, и задал секретарю вопрос: «Вы — автономист?» И знаете, господа, что ему ответил этот молодой человек? «Все мы здесь автономисты». Это сказал один из секретарей нашего самого старого, самого уважаемого, национального, исторического, в некотором роде, института.
— Ну и что? — недоумевал Крокавец, тоже автономист, правда, с клерикальным налетом.
— Своим замечанием он невольно втянул это учреждение, которому полагается заниматься исключительно вопросами культуры, в политический круговорот. Это недопустимо. Молодой человек, вероятно, выразил настроения всех сотрудников Академии. Непозволительно поддерживать дух, противоречащий конституции.
— Я попрошу! — обрушился на Клинчека Крокавец. — В рамках дозволенного — я сам автономист, и в этом нет ничего антигосударственного.
— Не перебивайте оратора, — утихомиривал их президент.
— Академия, рассадник очистительных идей, не сегодня завтра она, того и гляди, превратится в ассенизационный институт. То они очищают страну от чехов, то — наш язык от чехизмов, то нашу расу от чешек. Я позволю себе прибегнуть к тривиальному сравнению: из пары сапог они чистят один, на другой плюют и отбрасывают в сторону. А мы — единый народ, мы с двумя ногами, а следовательно, в двух сапогах… Господа! Без этого второго сапога мы будем смешными, мы не сможем показаться на улице, не вызвав смеха.
— Чистая правда! — согласился Мангора.
— Наш пан президент является одним из трех президентов Академии, наш многоуважаемый коллега пан Петрович — член ее совета. Ради наших коллег, а также во имя собственного достоинства мы не можем поддерживать Академию, пока она не очистится.
Клинчек с грохотом опустился на стул, будто он бог весть как злился на непатриотически настроенную Академию.
— У меня есть предложение, — подал голос доктор Рубар, — пусть Академия представит свидетельство о своей лояльности.
За этим явно крылась насмешка: наивысшее, наидревнейшее, наинациональнейшее учреждение должно засвидетельствовать свою лояльность по отношению к государству! Но сказанное было преподнесено с серьезной миной, и приняли его тоже серьезно.
— Если это необходимо, — ухватился за него президент, — то я, как президент Академии, заявляю, что она — наилояльнейшая из всех известных мне академий. Если угодно, через десять минут я представлю это заявление в письменном виде.
— Никто не сомневается в лояльности пана президента, — возразил Клинчек, — мы сомневаемся в лояльности тех, кто заправляет Академией.
— Но ведь Академией руководит не тот секретаришка, а совет, так же, как и мы руководим нашим краем. — Президент потянулся к графину с водой, чтобы залить кипевшую в нем злость — на Клинчека, на автономистов из комитета, которые, вместо того чтобы прийти на помощь автономистам из Академии, молчат как рыбы. Ставя стакан на стол, он увидел поднятую руку Петровича.