— Пожалуйста, пан Петрович! — Президент облегченно вздохнул — этот разрубит гордиев узел!
Петрович слегка выпрямился в кресле, пошевелил пальцами и скрестил их, как молящийся священник.
— Тут упоминалось мое имя. — Он огляделся вокруг с сознанием собственного достоинства и уставился в лоб президенту. — Я действительно являюсь членом совета этого учреждения и посему обязан в меру своих сил и возможностей способствовать процветанию Академии. Верно и то, что в предшествующей дискуссии личность недопустимым образом отождествлялась с учреждением: действия Академии как таковой с действиями, а лучше сказать, с высказываниями юного секретаря. Допустим, секретарь виноват. Но, даже если так, имеем ли мы право обвинять учреждение? Если, например, я выскажусь необдуманно, несет ли за это ответственность краевой комитет? Секретарь мог совершенно нечаянно — чего я, конечно, ни в коем случае не предполагаю, — убить отца. Что же мы — перевешаем всю Академию? Подобная логика приведет нас к тому, что за преступный разговор в трактире какого-нибудь шалопая-чиновника министерство внутренних дел должно отказать краевому управлению в любых дотациях. Проанализируем, однако, преступно ли высказывание упомянутого юного секретаря Академии: «Мы все тут автономисты». Если это заявление преступно в устах одного лица, оно преступно и в устах другого, или вообще не преступно. Если не имеет права красть один, то не имеет его ни другой, ни третий. Если так называемый «автономизм» настолько предосудителен, что из-за него мы хотим отказать в субсидии Академии, то следует отказать в субсидии католической «Культуре», в совете которой сидят одни автономисты, отказать в денежной помощи деревенским общинам, где национальные комитеты{125} представлены сплошь клерикалами, то есть автономистами, и вообще квалифицировать как недопустимую автономистскую программу партий… Требование явно невыполнимое… А если оно невыполнимое, почему дискриминируется Академия? Мы здесь не имеем права поддаваться страстям партийной борьбы и чернить определенное легальное направление, определенную партийность. Делая это, мы черним самих себя, ведь мы тоже члены партий, мы необъективны, несправедливы, потому что поддерживаем одних во вред другим… Господа! Будем логичны! Не компрометируйте себя и пана президента… Буду краток. Я вижу, господа проявляют нетерпение, потому кончаю и в заключение скажу только — не секрет, что наши так называемые радикальные патриоты — не дефективные дети в «Азиле», и нет нужды приводить в движение аппарат управления, чтобы искать вшей…
— Это не для протокола, — предупредил Гомлочко президент.
— Нам не нужны свидетельства о лояльности… Эти господа на верном пути к соединению с нами… Не только не следует снимать вопрос с повестки дня, но, наоборот, нужно дать Академии, нашему, как тут выразились, историческому институту, щедрую субсидию… Пусть и в этом случае нас ведет национальный дух Штура…{126}
Крокавец, доктор Лелкеш, Теренчени помалкивали, словно им заткнули рот кляпом, хотя Петрович лил воду на их мельницы: требовал защиты программы автономистов. Естественно, оратор вправе был ожидать от них хотя бы одобрительного кивка: «Правильно!» Молчание союзников не означало согласия. «Знают уже о нашем сговоре с патриотами и сердятся?» — мелькнуло в голове у Петровича. Член партии Корень, в иные времена всегда готовый шумно выражать свое одобрение, даже не кивнул в знак согласия. Он злорадно скалил зубы — того и гляди укусит. Клинчек беспокойно вертел головой. Доктор Рубар чертил карандашом по повестке — из каракулей получалась большая затейливая буква «А». Увлекшись, он сильно оттопырил нижнюю губу. Без сомнения, он думал: «Вполне автономистская речь. Это тебе не на пользу». Цуцак бесстрастно рылся в коробке с сигарами. Козяковский вытирал уголки рта, размышляя — надо ли выступить против? Его смущало утверждение Петровича, будто патриоты на верном пути и соединяются с положительными политическими партиями. Малерник подпер голову кулаком и бездумно уставился в окно.
Поднялся Мангора.
— О чем? — спросил президент.
— По обсуждаемому вопросу.
Президент нетерпеливо махнул рукой.
— Еще? У вас язык еще ворочается?! Эдак мы в три не кончим. Придется продолжить заседание до четырех.
— Нет, нет! Давайте кончать. Ехать пора, — раздались голоса.
— Я буду краток, — настаивал Мангора.
— И так все известно. Молчите уж.
— Не позволю терроризировать себя! Я настаиваю на своем законном праве, — спесиво заупрямился Мангора. — Еще раз хочу обратить ваше внимание на то, что тут речь идет не столько о нас, сколько о беспокойном англичанине, который может отвернуть от нас свой благосклонный взор и обмакнуть свое перо в нашу рассеянность, что нам только повредит. Необходимо детально расследовать происшествие и доложить о результатах.