— Откуда пятая, вы, олух, — вскипел Петрович, разозлившись на Замочника, на себя и на песенку, — не будет вам ни крупы, ни фасоли.
Его долго упрашивали не возвращать телеграмму. Только когда Замочник публично поклялся в верности четвертой партии, Петрович оставил телеграмму в покое, согласившись, что «конь о четырех ногах и тот спотыкается».
Это была единственная незначительная промашка Петровича, да и то виновата была беспринципная, несознательная песенка. Никогда не знаешь, где споткнешься.
С тех пор Петрович стал осмотрительнее. «Пырибыри» и «Четырех коз» он возненавидел. Предпочитал держаться за коня.
В ту минуту он с каннибальским злорадством готов был насадить Замочника на вертел, поджарить на медленном огне и оставить всю деревню без крупы, а ведь Замочник был сущим ягненком против агитаторов других партий, которые чего только не наговаривали на четвертую!
Живого места на ней не оставили.
— Любезные прихожане, — изощрялся, например, один такой соперник из противной партии, сухой как сливовая косточка, — взгляните на это стадо коров. Это идут пастись аграрники[34]. На полях давно все сожрали и еще мычат. Жуют свою жвачку и трезвонят на всю округу. Что ни попадется по дороге, всякую былинку тотчас сожрут. А пастуха ихнего не видать. Он щелкает кнутом из Праги. У него-то есть на что купить хлеб. Везут ему морских раков, огромных, как ваш общий выпас, красным вином он их запивает, но не вино это, кровь ваша; шубы меняет он как рубашки, но не шубы это, а снятые с вас семь шкур. Он вам поет: «Крестьянин, крестьянин, крестьянин-хозяин». А вы ли хозяева? Сколько лет ты таскаешь свою засаленную шляпу? Двести? Триста?.. Хотите иметь хлеб, одежду, сапоги? Голосуйте за нас…
Он говорил до седьмого пота, и избиратели понимали, что это агитатор седьмой партии. Приходил другой, третий.
— Вам нужен нотариат? Нет ничего легче. Хотите стать столицей округа? Пожалуйста. Будете центром! Построим дом для окружного правления. Новую трехэтажную школу. Все будет — казармы, войско. Только не смейте голосовать за этих живодеров, негодяев и мошенников, а только за нас, номер двенадцатый.
Обещания росли, словно грибы после дождя. Агитаторы громоздили их как могли выше, да и цена избирателей все повышалась, как бывает, если на одного вола сразу метит двадцать один покупатель. Крестьяне слушали, поддакивали, хлопали себя по бокам, смеялись, пели, громко похваливали и прикидывали:
— Почта — оно бы неплохо. Фроля сойдет за почтаря. Жандармский пост? Это да. — И тотчас же намечали в жандармы Яна Трантаровичея, Мишу Колесниковых, Дюро и Павла. Эти бы держали их сторону.
— Опять же выпасы. Выпасы — это самое что ни есть лучшее. Лучше шоссе через деревню или железнодорожной ветки, хотя все пригодилось бы. И окружной дом, и школа. Работа будет и заработок.
Ораторы уезжали и приезжали. Избиратели утром бывали за первую, в обед — за четвертую, под вечер — за пятую партию, по настроению. Как говорится, «нате вам, чего изволите». А чего с пустобрехами спорить? И только когда в деревне затихало, то тут, то там кто-нибудь ворчал:
— И чего шляются? Делать им нечего?
Находились скептики, которые подрывали доверие и надежду:
— Толку-то от них! Козел бегает, горошком сыплет…
Самые страшные вредители своему же делу были кандидаты и агитаторы, когда поливали противную партию грязью и убеждали, бия себя в грудь, никому не верить, кроме них. Они клялись в избавлении народа от бед, потому что они-то и есть истинные мессии, спасители народа, и никто, кроме них, не снимет народ с креста…
— Каждая лисица свой хвост хвалит.
— Ты им веришь?
— Собака лает, ветер носит.
— Обдирали нас, как липку, спокон веку, обирают и будут обирать, как и при Яношике.
— Господа остались, только Яношиков на них нет.
— Нешто не говорили тебе, что мужики — хозяева, что мужик — всему глава, а ведь это мы.
— Хорош хозяин — есть нечего, и все им помыкают.
— Глава, глава — да своей беде.
— Ишь хозяева! Господа! А вожжи у кого в руках? Кто нас взнуздывает? Кто нас хомутает? Эх, кум, ничего ты не понимаешь. Кто у нас господа в деревне? Поп, корчмарь, лавочник. А еще кто? Нас, мужиков, словно маку. У попа — один голос, у корчмаря один и у лавочника один, а у каждого макового зернышка тоже по одному. Чем же пироги начиняют? Нами.