Что же — молчать или не молчать?
Допустим, что мы промолчим. Зато наведем справки — знает ли отец о своей дочери, — а в дальнейшем будем действовать в зависимости от полученных данных.
Можем промолчать или не промолчать и в процессе по делу об удочерении. Процесс, по-видимому, не нужен. Если на девушке женится комиссар Ландик или секретарь Микеска — на что отцу новая дочь, а дочери новый отец? У нее будет муж, который заменит отца. Не лучше ли остаться с родным отцом? Начнем копаться — отец узнает, что у него есть дочь, это повлечет за собой указанные выше последствия.
Следовательно: наводить справки! Надо наводить справки.
Он вспомнил о тетке Корнелии, у которой Желка гостила летом прошлого и позапрошлого года. Как соседка Дубца по имению, Корнелия больше чем кто бы то ни было может знать об этом безнравственном человеке.
Тетка жила на Мудронёвом проспекте в новом беленьком двухэтажном доме под голубой крышей. Как уже говорилось, эти цвета напоминали пани Микласовой покойного мужа, у которого — помните? — была фабрика по производству крахмала. В те времена крахмал упаковывали в голубые коробки. Так она чтила память мужа. От крахмала становятся жесткими не только сорочки, но и характеры. Тетка ожесточилась в своей приверженности к бело-голубому культу и неуклонно следовала ему.
Часто она поступала жестко, хотя порой подавляла в себе слезы, но случалось ей и всплакнуть, — впрочем, крахмал идет в дело только разбавленный водой.
Она занимала пять комнат на втором этаже. Ее последовательность проявилась и тут: потолки всех пяти комнат были выкрашены голубой краской, а стены — белой, столы, стулья, буфеты были белые, а ковры — голубые. Человек входил сюда словно в квартиру ретивого члена партии националистов.
Теткин этаж воевал с первым, где жила ее дочь Мария, писательница, с одиннадцатилетней бледной девочкой, своей дочкой Ольдой.
В этой войне неприязнь не проявлялась открыто, но противоречивые мнения уже сталкивались.
На втором этаже царила жизнь практичная, естественная, открытая, старомодная, ретроградски правильная, симпатизировавшая испанским мятежникам.
На первом этаже буйным цветом расцветала жизнь на первый взгляд идеалистическая, абстрактная, аффектированно возбужденная, наполненная поисками нового, недовольная старыми порядками, прогрессивно-левая, симпатизировавшая красной Испании.
Наверху фыркали быки, мычали коровы, резвились телята, хрюкали свиньи, визжали поросята, сыпалось зерно, срезалась кукуруза, чистилась свекла, наверху окучивали, сеяли, жали, наполняли амбары, наверху гудели машины, грохотали вагоны, много говорилось о времени, о заработках, о выгоде, о ценах; гостями были управляющие, евреи-торговцы, биржевики, агенты и мясники. Внизу веяло литературой и искусством, сюда приходили поэты и писатели, литературные критики, иногда художники и скульпторы, заглядывали певцы и артисты.
Наверху не угощали, потому что каждую булку следовало занести в расход; внизу пили чай, вино, пиво, сладкие ликеры, ели бутерброды, торты, соленое печенье, кремы, мороженое. Наверху — биржа, торги, ярмарки; внизу — декламация, пение, дискуссии о поэзии и искусстве — словом, внизу находился литературный салон шагающих в ногу со временем передовых молодых людей, которым в недалеком будущем предстояло перевернуть политический, экономический, социальный мир и в первую очередь — культуру.