Петрович не развеял дурного настроения пани Микласовой. Чтобы не сердить ее, он принял серьезный вид и понемногу начал поддакивать ей. Он просто шутит… Да, да, теперь на свете все шиворот-навыворот. У людей усиливается ненависть к людям и любовь к зверям, поэтому и люди становятся зверьми по отношению к собственным ближним. Этот вывод не относился к теме их беседы, но тетка одобрила его:
— Такой Дубец со своей регистраторшей, картотекой и всеми, кто в ней значится, — настоящий Союз зверей.
— Только в нашем случае председатель платит пошлину зарегистрированным членам, — отметил разницу депутат.
— А члены — регистратору.
— Зато они получают деньги.
— Ты попробуй что-нибудь сделать, подобные нравы недопустимы. Покупку табака тоже надо упорядочить.
— Сделаю, что смогу, — заверил он. — Моя промашка в том, что я не выяснил, состоит ли в этом союзе мой клиент.
Тетка обещала уточнить это и известить его.
— Если она потребует пошлину за выписку из метрики, я с удовольствием заплачу.
Петрович встал и поцеловал темную жилистую теткину руку. Тетка проводила его до передней. Она умерила свой громоподобный голос до шепота, чтобы не услышала в кухне прислуга.
— А ты знаешь, что это чудовище интересовалось и твоей Желкой?
— Девочка рассказывала, какой-то пустяк, простая вежливость.
— О нет. Это серьезно.
— Серьезно?
Петрович снял шляпу, которую надел было, и приставил к левой правую ногу, которую уже занес над порогом. Что-то приятно щекотало его, гордость ударила в голову и разлилась по телу.
— Я его вышвырнула. Но ты приглядывай за дочерью. Она способна кокетничать и с таким чудовищем. Не из любви, скорей из озорства. Смотри, как бы она у тебя не оступилась. У такого старого паука крепкие сети. Как бы он не опутал твою дочь.
«И пускай, — мелькнуло у Петровича, — жених подходящий». Петрович сразу представил себе замок, огромные поля, необозримые леса, и мысленно прикинул: «Это было бы неплохо! Он не стар. Моих лет».
— Ты поступила неосмотрительно, Корнелька, — недовольно отозвался он. — Таких господ не выкидывают. С такими господами надо обращаться нежно, в перчатках, деликатно. Это дело надо исправить.
— Пусть попробует придет, я его снова выкину, — энергично загромыхала пани Микласова.
«Чего он тащится к тебе, а не придет прямо к нам? — удивился Петрович. — Адреса не знает?»
— Вышвырну, — сжала кулаки тетка, — не потерплю, чтобы кто-нибудь из нашей родни попал в домашнюю картотеку пани регистраторши.
Петровича как дубиной огрели. Он остолбенел и едва сдержался, чтобы не выругаться, но совсем промолчать не смог.
— Абсурд. Если угодно — пожалуйста, но только настоящая регистрация, — вырвалось у него, но тут же он подосадовал на себя: зачем было говорить это ей? Эта особа склонна видеть во всем лишь дурное.
— Так что же, не узнавать у Магулены?
— Не утруждай себя, Корнелька, я сам обо всем разузнаю.
— Будь осторожен: хищники!
Они расстались несколько натянуто. Второй раз он уже не целовал ее руки. Петрович был в смятении от сознания, что Дубец всерьез интересовался его дочерью. Лишь бы это оказалось правдой. «Нет, перспектива совсем недурна. Выспрошу у Желки — что же тогда произошло? А дело против Дубца подожду возбуждать… на всякий случай пока лучше помолчать».
Сойдя с лестницы, он услыхал через отворенную дверь на первом этаже ломающийся юношеский голос. Кто-то декламировал. «Наверно, какой-нибудь красный испанский петушок», — подумал Петрович, и у него защекотало в носу от сдерживаемого смеха.
Он явственно слышал:
Никогда в жизни Петрович не сочинял стихов, но тут он невольно продолжил про себя:
Он думал о Дубце и Желке… Нет, это было бы совсем недурно!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Три кроны сорок один геллер
На перекрестке Палисадов и улицы Сладковича из жидкой полутьмы вынырнула высокая стройная дама. Она шла быстрой девичьей походкой, энергично размахивая руками. На локте болталась черная сумочка. Дама чуть не столкнулась с Петровичем. «Не смотрит, куда несется!» Он поглядел на нее и проворчал: