Он перечитывал Шекспира, теперь с удивлением, и замечал:
«Местами очень тяжело и очень плохо: а на следующей странице дух захватывает. Что за странный великий человек. Я смутно чувствую, что-то в его жизни пошло не так, и он сорвался, уехал из Лондона и забросил свою работу. Интересно. Это мог быть только какой-нибудь внутренний недостаток, потому что ничто внешнее не может задеть такого человека».[1023]
И все же Шекспир мог его просветить; в самом Лоуренсе горестное вопрошание «Гамлета» начинало сменяться спокойным вопрошанием «Бури». Он еще не сознавал этого, а сознавал лишь метаморфозу своего прошлого. Мэннингу, который собирался читать «Семь столпов», он писал:
«Так что эта книга — самоубеждение человека, который не мог тогда смотреть прямо: и который теперь думает, что, возможно, это не имело значения: что прямой взгляд — это только иллюзия. Мы делаем все это от выдохшегося ума, не намеренно, даже не сознательно. Доказывать, что наши умы были разумными и холодными, что они управляли своими передвижениями и своими современниками — одно тщеславие. Что-то происходит, а мы делаем все возможное, чтобы удержаться в седле».[1024]
Это чувство, которое проявлялось в нем в той мере, в какой он снова обретал Англию, он часто считал своим старением. Его волосы теперь были почти седыми. Странная старость, которая вовсе не отделяет от мира, а приближает к нему! Обрел ли он в 1924 году, когда готовил кубок Шнейдера, ту безмятежность, которая теперь иногда посещала его, удивляя его самого? Но если это была не старость, это ни в коей мере не был закат жизни, скорее окончание его юности. В первый раз за десять лет он мало-помалу приобретал такое же глубокое переживание, как переживание абсурда — такое же глубокое, как в Дераа: всякое переживание необратимого для человека является одним из самых глубоких.
Он работал над «Одиссеей» с той же настойчивостью, как над «Семью столпами».
«Однако я на самом деле занимаю такую же сильную позицию по отношению к Гомеру, как и большинство его переводчиков. В течение нескольких лет мы раскапывали город примерно одиссеевского периода. Я имел дело с оружием, броней, утварью тех времен, изучал их дома, планировку их городов. Я охотился на диких вепрей и видел диких львов, плавал по Эгейскому морю (и правил парусными судами), гнул луки, жил среди пастушеского народа, пользовался тканым полотном, строил лодки и убил много людей. Поэтому у меня есть странные знания, которые дают мне квалификацию, необходимую, чтобы понять «Одиссею», и странный опыт, интерпретирующий ее для меня. Отсюда определенное упрямство в моем отказе от помощи».[1025]
Лорд Томсон погиб при падении дирижабля Р-101.[1026] Препятствия, внесенные им в жизнь Лоуренса, исчезли. Он снова оказался облечен ответственностью, от которой всегда упорно бежал. Теперь он уже десять лет прослужил в королевской авиации, где никто больше не мог считать комедией его присутствие, каким бы загадочным оно ни казалось.
В Кэттуотере один из его офицеров доверил ему один из шести катеров, которые собирались конструировать Соединенные Штаты. Он был в два раза быстрее, чем катера английского флота. Последние должны были оказывать помощь гидросамолетам при аварии; они были слишком медлительными, и после нескольких месяцев группа офицеров, чертежников, конструкторов пыталась разработать новую модель, чтобы ее приняли ВВС, и добиться от Адмиралтейства, чтобы авиация имела собственный флот. «Бонзы питают к проекту ожесточенную враждебность: весь флот и все флотские в ВВС говорят, что эти корабли разобьются, перегреются, [износятся], будут неуправляемыми».[1027] Лоуренс взялся за эту задачу одновременно из желания спасать человеческие жизни (те, кто испытал отчаяние, становятся хорошими медиками, обычно боль позволяет прекратить абсурд), из удовольствия, которое получал от техники, и из стремления к коллективному труду, предпринимаемому не ради успокоения казармы или достижения какой-нибудь суетной военной задачи, но ради такой цели, которой, впервые за многие годы, он придавал значение. Ведь после Аравии, после своих писем к Уэйвеллу[1028] он все еще полагал, что скорость и мобильность будут принципиальными факторами в ближайшей войне; и от создания флота быстроходных катеров он втайне ожидал большего, чем спасение команд гидросамолетов. Он стал одним из лучших механиков в ВВС (и, к удивлению своих друзей, приписывал часть своей ловкости литературному труду: «потому что моя тренировка в попытке стать художником очень расширила мой кругозор»[1029]). Он никогда не переставал любить технику — в Аравии он усовершенствовал свои пулеметы, нашел новые системы контакта для взрывчатки. В Каркемише он чинил рельсы для вагонеток[1030], а в Карачи, закончив контроль над самолетами, установил лампы. «Я предоставляю другим говорить, хороший ли выбор я сделал; одна из выгод положения винтика в механизме — обнаружить, что это не имеет значения!.. И быть механиком — это значит оборвать все связи с женщинами. Женщин нет там, где есть машины, хотя бы одна машина. Ни одна женщина, по-моему, не может понять счастья механика, когда он обслуживает свои болты-винты».[1031] Год спустя он мог сказать: «Мы нашли, выбрали, отсеяли или разработали наши собственные модели: у них (при равной мощности) скорость в три раза выше, чем у их предшественников, меньше вес, меньше стоимость, больше места, больше безопасности, лучше мореходные качества. Когда их скорость увеличивается, они поднимаются из воды и летят над ее поверхностью. Они не могут переворачиваться или подвергаться килевой качке, так как у них нет ни маятника, ни цикла, но слегка измененное планирующее дно и острые борта».[1032]
1023
Письмо от 19 ноября 1930 года Дэвиду Гарнетту, The Letters of T. E. Lawrence, стр.706.
1024
Письмо от 15 мая 1930 года Фредерику Мэннингу, The Letters of T. E. Lawrence, стр.692.
1025
Письмо от 31 января 1931 года Брюсу Роджерсу, The Letters of T. E. Lawrence, стр.710.
1027
Письмо от 4 февраля 1935 года Роберту Грейвсу, The Letters of T. E. Lawrence, стр.852.
1028
От 21 мая 1923 года (The Letters of T. E. Lawrence, стр.422) и от 9 февраля 1928 года (стр.575).
1029
Письмо от 4 февраля 1935 года Роберту Грейвсу, The Letters of T. E. Lawrence, стр.853.
1031
Письмо от 4 февраля 1935 года Роберту Грейвсу, The Letters of T. E. Lawrence, стр.853.