А там, на дощатых лесах, высоко над толпой королевских гостей чернела в свете китайских фонариков фигура фейерверкера. Словно чародей, который мановением волшебной палочки являет дивные картины и видения, мастер Ян быстрым и неуловимым жестом руки поднимал готовые к взлету ракеты, активировал дремлющие батареи, поджигал запалы и фитили, крутился, словно злой дух, среди штабелей зарядов, пирамид бомб, огненных сигар, бенгальских огней и гранат. Из-под его узких, нервных, почти женских пальцев выплескивались в небо каскадами огней оды жизни к ее удивительной красоте…
А когда медный звон замковых курантов возвестил полночь и король поднялся с трона чтобы подать знак к окончанию представления, со ступеней лесов взлетела большая, сверкающая красками сфера, промелькнула над вершинами деревьев и косыми прыжками заскакала по глади паркового пруда. Тогда Роксана, первородная королевская дочь, сойдя вниз, в прибрежные аллеи, склонилась над водой, в детском восторге протягивая руки к танцующей сфере. И тут неожиданно блистающее явление разлетелась тысячами осколков, а из его нутра выпала пурпурная роза и, пролетев над балюстрадой, легла у ног венценосной девы.
Губы Роксаны окрасила улыбка, и она тихо отдала распоряжение одной из фрейлин. А когда через несколько минут дрожащий от обожания фейерверкер предстал перед ней, с полным любви взглядом ожидая ее воли и приказа, она стянула с пальца рубиновый перстень и отдала ему в дар. Мастер Ян покорно склонился к коленям принцессы и поцеловал краешек ее платья.
— Завтра, — услышал, как сквозь сон, ее чарующий шепот, — завтра вечером я буду здесь, у пруда.
И удалилась со свитой прелестных придворных девушек…
С той чудесной ночи, ночи огней и световых игрищ, для Яна началась новая жизнь. В уединение его мастерской алым пламенем ворвалась любовь и зажгла сладкий, одурманивающий безмерным наслаждением пожар. Придворный пиротехник стал тайным любовником королевской дочери.
И любовь их скрывали верные парковые деревья и отдаленные, опутанные косами вьюнков и плющей укромные тайные беседки…
Чудесно выросло в то время искусство Яна. Окрыленный безграничным счастьем, гордый благосклонностью Роксаны, он создавал шедевры, уникальные, великолепные, исключительные. Возносились огненные симфонии радости, гремели светлые победные марши, пеаны[89] буйной плодородной силе, шумные, как юность, искристые, как вино, крепкие, будто пасечные меды. Все блаженное наслаждение жизнью, которое распирало его молодую грудь, ясными ночами бросал мастер на экран небес; и пылало оно там, высоко на небосводе, огненными гимнами и рапсодиями провозглашая славу любви и чудеса земных путей.
Однако известно, что счастье человеческое — гость редкий и долго нигде не задерживается; как блеснуло внезапно, неожиданно — так же быстро и погасло.
Как-то вечером в парковой беседке вместо своей венценосной любовницы Ян застал ее камеристку, Доротку. Девушка с насмешкой в черных очах подала ему тяжелый шелковый кошель и сказала:
— Госпожа моя велела отдать вам, пан, это золото, в благодарность за дружбу и сердечное одолжение. В сады королевского величества, пан мастер, больше не ходите, поскольку отныне сии труды будут бесполезны, а риск превеликий. Через неделю Роксана разделит ложе с князем Снигора, который несколько дней назад прислал нам сватов. Оставайтесь с Богом и забудьте! Так приказывает королевна, моя госпожа.
Черная боль пронзила сердце Яна, ужасная боль и мука оскверненной гордости.
Швырнул в лицо девушке кошель в благодарность за известие и молча пошел прочь.
Начались блуждания по одинокому, пустому миру. С посохом путника в руке, с ларцом рабочего оборудования под мышкой бродил пиротехник с места на место, как осенний листок, который носят случайные дуновения. Его мучила нужда, терзал стыд; душа пропиталась горечью, сердце кровоточило.
Поэтому он мстил людям, показывая им мир в карикатурном виде, а жизнь — в кривом зеркале чудовищ и уродов.
Бывало, в звездные ночи раскладывал бродяжью свою котомку посреди рынка где-то в незнакомом городе, местечке или придорожной веске, наспех мастерил леса, а когда толпа любопытных обступала его кругом, запускал в безмолвное небо злобных змей, извергавших огонь из зеленых пастей, какие-то запутанные зловещие вереницы огней, сплетающиеся уродливыми узлами, — слепые, ядовитые, зловредные, извергающие мертвящий фейерверочный чад.