На лице ксендза отразилось замешательство. Он опустил глаза и ответил смущенным голосом:
— Вы правы; я тоже давно заметил это сходство.
«Однако существует еще и вторая, не менее таинственная и загадочная вещь», — подумал ученый, однако не высказал свое наблюдение вслух при священнике.
Ибо, всматриваясь в лицо ксендза Лончевского, он заметил, что тот удивительным образом сочетает в себе черты обоих образов: пробст из Долины был невероятно похож на кардинала Руфредо и на «епископа», чей лик был выжжен на шелке.
Однако он промолчал, не желая случайной бестактностью огорчить старика, и уже без дальнейших замечаний перешел к следующим портретам.
Но в тот же вечер, около девяти часов, он тайно пробрался во второй зал музея и, забрав с собой образ «епископа», спрятал его в своей комнате, чтобы на ближайшем сеансе использовать его без ведома Хелены.
На следующий день девушка, не предчувствуя подвоха, позволила себя усыпить. Вскоре она погрузилась в глубокий транс под сосредоточенным взглядом Проня; ее голова бессильно откинулась назад и легла на спинку кресла, светло-голубые глаза закатились вверх. Пронь потушил лампу и зажег свечи, пригасив их свет абажуром: по комнате разлился мглистый зеленый полумрак.
Тогда ученый быстро вытащил шелковую ткань и положил ее на лицо спящей той стороной, где было изображение, после чего с помощью магнетизерских пассов углубил транс. Через несколько минут из уст медиума начали вырываться приглушенные вздохи и стоны, а тело, до сих пор застывшее и вытянувшееся, напряглось, словно в конвульсиях. Внезапно она сорвала с лица шелковое покрывало, наклоняясь вперед. После этого экспериментатор с удовлетворением отметил, что процесс материализации начался…
Из головы Хелены, из подмышек и из области лона исходили вьющиеся флюидические вуали, сплетаясь в извивах, сгущаясь в спирали. Спустя недолгое время проявились очертания человеческой фигуры.
Доктор приблизился к окну и быстро опустил штору. Когда он через мгновение обернулся к медиуму, то невольно издал удивленный возглас. Возле кресла спящей, по правую ей руку стоял полностью материализованный фантом «епископа». Дьявольский лик иерарха, повернутый к ученому анфас, исказила ужасная гримаса; он вперил мрачные глаза стервятника в пространство и с выражением адского ужаса что-то там высматривал — словно второй Навуходоносор, читающий зловещие письмена на стене царской палаты.
Затем из уст медиума выплыли хриплые, сдавленные мукой слова:
— Ecce cardinalis Rufredo![114]
Призрак, заслоняя лицо, словно перед чем-то ужасающим, отшатнулся назад.
— Vexilia regis prodeunt infemi[115]. — прозвучал жестокий приговор из уст спящей.
Ответом ей был протяженный стон.
— Cremaberis igne aetemo.[116] — пали последние слова и стихли.
Истощенная девушка-медиум упала обратно в кресло.
Тогда в фантоме произошло загадочное преображение: исчезла стрельчатая митра, расточился в пространстве посох, развеялись кардинальские регалии: через мгновение магнетизер увидел перед собой вместо хищной маски кардинала кроткую, мягко улыбающуюся фигуру ксендза Лончевского…
Не веря своим глазам, Пронь подступил к ксендзу и протянул руку, чтобы дотронуться до него. Но призрак, опережая его намерение, встревоженно отодвинулся вглубь комнаты.
— Noli те tangere![117] — вырвалось из уст Хелены многозначительно предостережение.
Ученый отступил на прежнее место, с изумлением наблюдая за необычайным преображением.
На лице ксендза красовалась непостижимая небесная улыбка счастья и умиротворения; он положил руку на голову спящей племянницы и, возведя глаза кверху, казалось, сосредоточившись в беззвучной молитве. Мало-помалу его фигура, стоящая на коленях со сложенными на груди руками, поднялась вверх и развеялась, растаяла в пространстве…
Прежде чем Пронь успел разобраться в смысле этого феномена, Хелена, издав болезненный вскрик, очнулась самостоятельно. Усилием воли стряхнув с себя состояние оцепенения, она порывисто вскочила с места.
— Мой дядя? — спросила она дрожащим, полным смертельного испуга голосом. — Что случилось с дядей?
— Наверное, он у себя, — попытался успокоить ее Пронь.
— У меня какое-то плохое предчувствие. Пойдем к нему, сейчас же!