Ведь речь шла прежде всего о том, чтобы никогда не останавливать поезд на месте, определенном регламенте, но всегда отклоняться на какой-то отрезок впереди или позади него.
Поначалу Грот действовал очень осторожно, чтобы не пробудить подозрений железнодорожных служащих; первые отклонения были такими незначительными, что не привлекали внимания. Однако, желая укрепить в себе ощущение произвольности, машинист старался разнообразить свои действия: иногда останавливался слишком рано, в другой раз с запозданием — колебания отклонялись то в одну, то в другую сторону.
Однако со временем такая осторожность стала раздражать его; свобода выглядела кажущейся, иллюзорной, чем-то вроде самообмана; не тронутое удивлением спокойствие, разлитое на лицах начальников станций раздражало, пробуждая дух противоречия и бунта. Грот раззадорился: отклонения с каждым днем становились все бóльшими, их диапазон рос и усугублялся.
Не далее как вчера начальник движения в Смаглове, седоватый, с вечно прищуренными, как у старого лиса, глазами, странно косился на поезд, который остановился на солидном расстоянии перед станцией. Гроту даже показалось, что он что-то ворчит, показывая рукой в его сторону. Однако все как-то обошлось.
Машинист потирал руки и радовался:
— Все же заметили!
Выезжая сегодня утром из Вротича, он решил удвоить ставку.
«Интересно, — подумал Грот, раскручивая вентили, — в какой пропорции возрастет раздражение этих достойных господ? Можно предположить, что в квадрате расстояния».
Догадка оправдалась. Весь сегодняшний рейс обещал непрерывную череду скандалов.
Началось все в Зашумье, первой большой станции на линии, которую он вознамерился одолеть. Злобно усмехаясь в усы, остановил поезд в километре перед станцией. Опершись на подоконник будки локомотива, Грот закурил трубочку и, медленно попыхивая ею, с интересом всматривался в озадаченные мины кондукторов и бригадира поезда, который не мог объяснить себе поведение машиниста. Несколько пассажиров встревоженно высунули головы из окон, оглядываясь направо и налево, очевидно, предполагая какую-то помеху движению. Наконец прибежал станционный служащий, спрашивая, что произошло:
— Почему вы не подъезжаете к перрону? Ни о каких помехах сигналов не было, все в порядке.
Грот спокойно выпустил большой, плотный клуб дыма и, не вынимая трубку изо рта, флегматично процедил сквозь зубы:
— Гм… правда? А мне показалось, что вы там стрелу неправильно поставили. Да уже и нет смысла подъезжал на этот кусочек: моя старушка слегка запыхалась.
И нежно стукнул по торцу котла.
— Собственно, люди и так уже сами высаживаются Взгляните, пан начальник, — вот один, двое, а там целая семья.
Действительно, истомленные ожиданием пассажиры начали покидать вагоны, и пешком, сгибаясь под тяжестью уз лов и тюков, поспешали к станции. Грот проводил их ироничным взглядом, даже в мыслях не собираясь менять тактику.
Служащий слегка нахмурился и, уступая, бросил на прощание:
— В следующий раз как следует протрите глаза!
Машинист ответил на замечание презрительным молчанием. Через несколько минут поезд промчался мимо станции, направляясь дальше.
На следующей станции Бржана повторилась почти та же история, с тем лишь отличием, что на этот раз Гроту вздумалось остановить поезд в километре за станцией. И тут машинист тоже настоял на своем и не вернулся к перрону. Однако заметил, что перед тем, как отправиться дальше бригадир поезда несколько минут оживленно шептался о чем-то с начальником станции; по выражению глаз и жестам Грот понял, что именно он был предметом разговора, но сделал вид, что не замечает этого. Выразительным жест служащего в красной фуражке, покрутившего пальцем у виска, лишь рассмешил его. Вскоре он снова мчался на всех парах, даже не предполагая, что телеграфный аппарат включившийся в Бржане, в это самое время извещает о нем станционное начальство в Подвиже.
А до города было совсем недалеко. Уже перечеркивали предвечернее небо золотистые кресты костелов, над морем крыш вились клубы дымов, остро торчали шпили башен. Уже сплеталась вдали сеть рельсов, чернел лес стрелок, виднелась слегка приподнятая рейка шлагбаума.
Грот крепко ухватил рукоять, зафиксировал рычаги, крутанул тормоз. Локомотив издал жалобный звук — не то стон, не то свист, выплюнул из-под брюха мощную струю пара и встал на месте. Поезд остановился в добрых полутора километрах перед станцией.