В КУПЕ
Поезд мчался сквозь пространство, быстрый как мысль.
Поля уже погрузились в сумеречный мрак; земли, стоявшие под паром, пустые, куда ни кинешь взгляд, плясали широкими кругами под окнами вагонов, безостановочно сворачивались, словно складки веера, и послушно отодвигались куда-то назад. Натянутые провода телеграфа то взлетали вверх, то спадали вниз, то снова тянулись какое-то время на одном уровне: упрямые, забавные, недвижные линии…
Годземба смотрел в окно вагона. Глаза, прикованные к блестящим рельсам, упивались их призрачным движением, опершиеся на раму окна руки словно помогали поезду отталкиваться от оставшегося позади пройденного пространства. Сердце колотилось в ускоренном ритме, будто пытаясь ускорить темп езды, удвоить разгон глухо стучавших колес…
Окрыленная ходом паровоза птица вольно вылетела из пут повседневности, быстро промелькнула вдоль вытянутой стены вагонов и, ударившись на лету игривым воланом об оконное стекло, обогнала локомотив. Гей, туда, в широкие синие дали, в отдаленный, укрытый туманами мир!..
Годземба был фанатиком движения. Обычно тихий и робкий мечтатель в момент восхождения по ступенькам вагона преображался до неузнаваемости. Пропадала беспомощность, исчезала куда-то робость, а застланные мглой тревожной задумчивости глаза обретали блеск энергии и силы. Неисправимый любитель грезить наяву и недотепа внезапно превращался в жизнелюба, полного сильной воли и чувства собственного достоинства. И когда стихал бодрый отзвук кондукторского рожка и черная череда вагонов трогалась с места к далеким целям, безграничная радость пропитывала все его существо, разливая по самым дальним закоулкам души теплые струи, бодрящие как солнце в жаркие летние дни.
Что-то таилось в сущности стремительного поезда, нечто такое, что гальванизировало слабые нервы Годзембы, каким-то искусственным способом мощно усиливало его хилую жизненную энергию.
Создавалась специфическая среда — единственная в своем роде подвижная milieu[36], обладавшая собственными законами, своим раскладом сил, своей собственной, странной, временами грозной душой. Движение паровоза действовало не только физически, разгон локомотива ускорял психические импульсы, электризовал волю, наделял его независимостью; «железнодорожный невроз», казалось, превращался в этом рафинированном невротике в какой-то положительный, позитивный, пусть и временный фактор. Этот усиленный восторг на протяжении всей поездки искусственно поддерживал на высоком уровне обычно хилые жизненные силы Годзембы, чтобы после наступления «благоприятных» условий погрузить его в состояние еще более глубокой прострации; поезд в движении влиял на него, словно морфий, впрыснутый в жилы наркомана.
Оказавшись в четырех стенах купе, Годземба мгновенно оживлялся, мизантроп с «твердой земли» сбрасывал здесь шкуру отшельника и сам приставал к людям, зачастую не склонным к беседе. Этот неразговорчивый и сложный в повседневной жизни человек внезапно превращался в первоклассного causeura, остроумно и ловко засыпа́л товарищей по путешествию наскоро сложенными искусными и остроумными анекдотами. Неудачник по жизни, которого, несмотря на выдающиеся способности, во всем опережали ловкие посредственности, ни с того ни с сего становился сильной личностью, предприимчивой и упорной. «Трус душой и телом» нежданно превращался в скорого на оскорбления скандалиста, который даже мог быть опасным.
Во время поездок Годземба не раз становился участником любопытных приключений, из которых выходил победителем благодаря своей задорной и неуступчивой позиции. Какой-то ехидный свидетель одного из таких скандалов и в то же время его хороший знакомый, посоветовал ему улаживать все дела чести только в поезде, и только на полной скорости.
— Mon cher[37], стреляйся всегда в вагонных коридорах; ты будешь драться как лев. Как Бог свят!
Однако искусственное усиление жизненной энергии впоследствии фатально сказывалось на здоровье: чуть ли не после каждой поездки он болел, после минутного всплеска психофизических сил наступала гнетущая реакция. Несмотря на это, Годземба очень любил ездить поездом и не раз придумывал себе вымышленные цели путешествия, лишь бы только опиумизироваться движением.