Тут и там виднелись островки из заблудившихся одиноких кувшинок и водяных лилий.
Пруд окружала широкая, посыпанная песком дорожка для прогулок, а дальше в неспешно наступающую тень погружались коренастые яворы, источавшие медовое дыхание липы, пожилые, укутанные в поседевший мох дубы-борода-чи; между кустами стыдливо прятала свой белый срам береза.
Из-под тени ясеней проглядывала изящная беседка, сколоченная из сосновых бревен. По поперечным решеткам вился дикий виноград с листьями темно-красного оттенка.
Я заглянул внутрь: там стоял маленький дубовый столик, окруженный с трех сторон лавочками, на нем лежало оставленное кем-то рукоделие, отличавшееся недурным вкусом, и пара мотков атласа. Рядом на скамейке — тарелка с остатками пирожного, большая черноглазая кукла в углу. В воздухе витал запах духов — не от кружевного ли платка, забытого на столе?
Утомленный блужданиями, я присел. Только теперь мое внимание привлекла укрытая под грудой шелковых нитей книжечка. Открываю: записная книжка, почерк мелкий, женский, последний листок недавно заполнен…
…Боже мой! Какой же этот Стах милый, даже лучше, чем я когда-то предполагала… Завтра мы поедем в… в… угадайте!.. Вы не знаете? Так я скажу: далеко-далеко, в самый Неаполь, на купания. Я увижу море. Море большое, страшное, прекрасное. Мы едем на целые долгие три месяца. Тетя Здися была там год назад и говорит, что жизнь там прелестна и упоительна. Добрый Стах! Он все это делает для меня. Правда, говорит, что этот отъезд крайне необходим для его здоровья, но это я уже знаю… Бедняга в последнее время так намучился… Но дедушка обещал прийти на помощь. Бесценный дедушка!
Едва ли не больше всех нас обрадовалась Лютка. Когда я в первый раз сказала ей, что мы едем к морю, она подняла на меня сладкие глазки с вопросом, что это такое — море?
— Видишь, Люта, это такая большая, большая вода, в сто раз больше нашего пруда.
Она захлопала в ладошки от радости и с тех пор уже целыми днями щебетала о море. Тут я должна упомянуть, что моя доченька очень любит наш пруд и катание на лодке. Не раз Стах в свободные минуты, когда ему наконец перестают докучать эти несносные больные, садится с нами в лодку и гребет; малышка с большим вниманием наблюдает за движениями весла или же с серьезным видом задает причудливейшие вопросы…
Прошу простить меня за сумбурность, но эти почти месячные приготовления и лихорадочное ожидание новых впечатлений вконец расшатали мои нервы. И может так случиться, что мне придется надолго прекратить писать. Скорее всего, мне не захочется собираться с мыслями на морском побережье, как говорят, «солнечный берег» расслабляет энергию, вызывая состояние ленивой безвольности. Боже мой! Почему бы мне не отдаться ей — так сладко млеть… в объятиях Стаха…
Я схватил карандаш, которым было заложено это место, и почти рефлекторно добавил: «Конец», а рядом положил крестик. Затем я вышел из беседки.
У входа кровавый блеск ударил мне в глаза: солнце повисло над самой землей. Я торопливо зашагал по прогулочной дорожке.