И все же ему хватило лишь раз пересечься взглядами с женой инженера, чтобы разжечь в себе потаенный жар вожделения.
Поэтому смотрел на нее огненным взглядом, пылко следил за каждым ее движением, каждой сменой позы.
Неужели она что-то заметила? Однажды перехватил застенчивый взгляд, брошенный украдкой из-под шелковистых ресниц, а затем опять показалось, что заметил на пунцовых, сочных, как вишни, губах предназначенную ему улыбку, исполненную веселой гордости и скрытого кокетства.
Это его воодушевило. Начал вести себя смелее. В течение разговора медленно отдалился от окна и незаметно придвинулся поближе к ее коленям. Чувствовал их рядом со своими, ощущал их приятное тепло, лучившееся сквозь серое шерстяное платье.
В какой-то момент, когда вагон немного наклонило на повороте, их колени встретились. Несколько секунд впитывал сладость прикосновения — прижался крепче, притерся и тут с неописуемой радостью почувствовал, что ему отвечают взаимностью. Это было случайно?
Однако нет. Пани Нуна не отодвигала ноги; напротив, она положила одну на другую таким образом, что слегка приподнятое бедро заслонило от мужа чересчур наглое колено Годзембы. Так они ехали долгое, восхитительное время..
Годземба был в отличном настроении. Сыпал, как из рукава, шутками, запускал фейерверки пикантных или изысканно подаваемых острот. Жена инженера то и дело взрывалась каскадами серебристого смеха, которые открывали во всей жемчужной красоте ее ровные зубки, полупрозрачные и немного хищные; движения ее точеных бедер, сотрясаемых дрожью веселья, были мягкими, кошачьими, почти сладострастными.
Щеки Годзембы порозовели, в глазах пылали жар и упоение. От него исходило неодолимое очарование вожделения, он стремительно втягивал ее в свой чародейский круг.
Раставецкий разделял их обоюдное веселье. Какая-то непостижимая слепота все плотнее заслоняла от него двусмысленное поведение попутчика, заставляла с каким-то странным пониманием смотреть сквозь пальцы на возбуждение жены. Может быть, он никогда не имел оснований подозревать Нуну в ветрености и потому верил ей безоглядно? Может, он до сих пор не был знаком с демоном плоти, таившимся под покровом простоты; до сего момента не ведал тайного разврата и фальши? Роковые чары распростерли над этим человеческим треугольником свою власть и гнали на неверные пути сумасбродства и беспамятства — проглядывая в спазматических подпрыгиваниях Нуны, в налитых кровью глазах ее обожателя, сводили в сардонической гримасе губы мужа.
— Ха-ха-ха! — смеялся Годземба.
— Хи-хи-хи! — вторила женщина.
— Хе-хе-хе! — подсмеивался инженер.
А поезд неустанно мчался все дальше, взбегал на взгорья, соскальзывал в долины, вспарывал пространство грудью паровоза. Грохотали рельсы, гудели колеса, клацали сцепки…
Около часа ночи пани Нуна начала жаловаться на головную боль — ее раздражал яркий свет лампы. Услужливый Годземба опустил темный абажур. С этого момента ехали в полумраке.
Товарищеское настроение понемногу исчерпывалось, слова звучали реже, прерываемые на половине зевками жены инженера — пани, видимо, чувствовала себя сонной. Она откинула голову назад и оперлась на плечо мужа; однако ноги, небрежно вытянутые к противоположному сиденью, не потеряли контакта с соседом напротив; в затемненной атмосфере купе они вели себя куда более раскрепощенно. Годземба постоянно ощущал, как сладким своим бременем они мягко давят на его голени.
Раставецкий, обессиленный путешествием, тоже свесил голову на грудь и, устроившись между подушек, задремал. Вскоре в тишине купе послышалось его ровное, спокойное дыхание. Воцарилось молчание…
Годземба не спал. Эротически возбужденный, разгоряченный, словно железо в пламени, он лишь сомкнул веки и делал вид, что дремлет. По телу носились горячие струи крови, пульсировали жилы, блаженная нега одолела упругость членов, похотливое сладострастное изнеможение овладело мозгом.
Легонько положил руку на ногу Нуны и ощутил пальцами ее ядреную плотность. Сладкое головокружение застлало глаза туманом. Он подвинул руку выше, упиваясь прикосновениями к шелковистому телу…
Вдруг ее бедра задрожали от наслаждения, она протянула руку и погрузила в его волосы. Мгновение продолжалось молчаливая ласка…
Поднял голову и встретил влажный взгляд больших страстных глаз. Движением пальца указала ему на вторую, совсем темную половину купе. Понял. Оставил свое место, осторожно проскользнул мимо спящего инженера и перешел на цыпочках в другую часть купе. Здесь, заслоненный густым полумраком и перегородкой, которая достигала его груди, уселся, взбудораженный, в ожидании.