С этой стороны берег врезался в пруд острым клювом, образующим треугольный выступ. Мысок был скалистый, местами обросший мхом и плесенью. С плоской вершины, расположенной на уровне остального сада и дорожек, синими косами спускался вьюнок, склоны оплетал плющ, свисавший прямо над водой. На пологом склоне справа из расщелины вырос куст терновника; дикая прелесть кустарника удивительно красиво проступала на сером фоне скал. Весь мыс производил впечатление смотровой площадки. Над самым краем, наверное для того чтобы можно было удобно опереться, стояла ограда на железных балясинах; с виду она была уже старая и изъеденная ржавчиной, но держалась крепко. Войдя сюда, я оперся о нее спиной, чтобы охватить взглядом восхитительный вид на дальнюю часть сада. Внезапно я почувствовал, как предательски затрещали перила; отшатнувшись от коварной опоры, я осмотрел ее: четыре винта совсем ослабли, так что брус перил грозил выскользнуть из соединений. Не закручивая винтов, я медленно вставил его на место, после чего направился в тополиную аллею. Роскошная вилла у самого выхода из нее блестела окровавленными закатом окнами. Осторожно крадучись, я добрался до дома, укрытого за кустами распустившейся сирени.
И вот, встретившись лицом к лицу с человеческим счастьем, я наблюдал за ним в его гордой, лучащейся красе, видел его во всей полноте, одаривавшее щедрой рукой своих избранников, дерзкое, победоносное, бесстыдное…
На белой каменной террасе виллы, спускавшейся несколькими ступенями к саду, виднелись два человека, две красивые, совершенные фигуры. Женщина была светловолосой, с сапфировыми влажными глазами; тонкие черты Мадонны, сочащиеся рафинированной красотой, свидетельствовали о том, что для их появления должны были быть затрачены целые века культуры и целенаправленного отбора. Округлая грудь вздрагивала от неизъяснимого восторга, глаза, ошалевшие от любви, тонули в зрачках склонившегося над ней мужчины… А на это безумие любовного забытья лил золотые струи умирающий день…
И так они стояли среди оргии света и тепла, прекрасные, счастливые, как боги…
Он шептал какие-то страстные, ласковые слова, от которых кровь вожделела бури, в чувствах пылал пожар неутоленного ненасытного желания… Он склонился ниже… к устам… я узнал доктора…
Детский смех зазвенел изнутри виллы, и вскоре в застекленных дверях на веранде показалась миловидная маленькая девочка, которую вел за руку седовласый слуга. Малышка подбежала к родителям, в то время как слуга, подойдя к хозяину дома, обменялся с ним парой слов. Доктор слушал неохотно и с видимой рассеянностью, однако, немного поколебавшись, он попрощался движением руки с женой и дочкой, после чего исчез вместе со слугой в дверях дома.
Женщина еще некоторое время покачивалась с закрытыми глазами в удобном кресле-качалке, словно вновь переживая наслаждение от недавних ласк, а затем, взяв за ручку дочурку, начала спускаться с террасы вглубь сада. На последней ступеньке она словно задумалась; это продолжалось лишь мгновение, и вскоре мать и дочь уже шли по тополевой аллее в безмятежной и прекрасной тишине вечера. Какое-то неземное, ангельское блаженство сияло на лице женщины, полнящемся распустившейся красотой молодости, и на лице дитя, что было наполнено прелестью грядущей очаровательности. Они прошли вдоль аллеи и ступили на прогулочную дорожку. Пройдя несколько шагов, мать приостанавливалась, позволяя малышке срывать цветы, буйно разросшиеся на пышных клумбах. Сама она сорвала белую лилию и вплела ее в волосы. Так они дошли до каменного выступа над прудом: мать хотела идти дальше, не меняя направления, но девчушка упорствовала, потянув ее за руку к скальному выступу. Поддавшись капризу дитя, она приблизилась к старой ограде…
Я почувствовал, как кровь забилась во мне легионом бешеных молотов и застучала в висках. Они остановились прямо у роковых брусьев. Женщина взяла дитя на руки; ее гибкая фигура отчетливо чернела на фоне переливающегося, опалесцирующего пруда… вечерний ветер играл в распущенных волосах… Малышка некоторое время внимательно вглядывалась в какую-то точку на воде… протянула ручки:
— Мама! Смотри… там!..
Мать опирается на перила, наклоняется… сильнее, ниже… сухой, хриплый скрежет, секунду она неустойчиво покачивается, после чего короткий, оборванный крик из двух грудей и… тяжелый всплеск падающих тел…
В этот момент на террасе показался доктор. Он посмотрел на пруд: по воде омута тянулись длинные, палевые волосы… рядом разок мелькнула светлая головка Лютки… потом все исчезло. Только глубокая водяная воронка начала поспешно заполняться… наконец омут в последний раз вскипел, разгладился и вновь был тихим, как прежде.