– Сегодня же не должно быть сбора! – возразил Кетук.
– Пользуйся каждой возможностью покидать копье и поработать с пращой, – наставительно отозвался друг. – Ты ведь не хочешь погибнуть в первой же схватке с врагами.
– Лесные дикари, – фыркнул молодой солдат.
Он слишком долго тренировался с копьем и кинжалом, бегал с товарищами по крутым тропам и купался в ледяной воде. Теперь он мог не опасаться жителей леса, способных победить лишь обезьяну и такого же, как они сами, получеловека.
– Не могу поверить, что увижу пуму, – вырвалось у Кетука.
– Мне отец рассказывал о них, – похвастался Синчи. – Наши-то совсем не страшные! – Он ткнул пальцем в нарисованную на плаще морду животного. – А пума как заревет ночью – сердце выпрыгивает!
– Это же бог, – рассудительно кивнул Кетук.
– Только ты его не увидишь… Иначе смерть. Кто увидел пуму – считай мертвец.
В этом Кетук сомневался, но промолчал. Пусть жрецы говорят, что увидеть живого бога невозможно. Почему в таком случае кому-то удалось узнать, как именно выглядит бог-животное, и рассказать об этом? И почему люди могут видеть Солнце, хотя это тоже бог?
Дорога стала круто забирать вверх, по обе стороны от нее появились высокие стены из плоских камней, с деревянными калитками – за ними дома знати. Скоро солдаты вышли на самое большое и открытое место в Тайпикала, вплотную примыкавшее к пирамиде Солнца. Тут уже было гораздо оживленнее, чем на крестьянских улицах. Повсюду бродили в поисках пищи бездомные псы, расхаживали важные чиновники и прочие приближенные к власти люди. Мастера различных искусств – по выделке ткани и шкур, по шерсти и камню и самые важные и почитаемые – по золоту, занимали вокруг рыночной площади рабочие домики и прилавки. Все помещения тут были немного утоплены в грунт, чтобы быть зримо ниже первого уровня священной пирамиды, а стены домов выложены резными плитками.
Кетук и Синчи прошли мимо посуды, ненадолго задержавшись возле нового ряда изделий с еще не поблекшими рисунками на округлых боках. Особенно им понравилась пума с семью хвостами, в орнаменте из листьев коки. Следом за лавкой посудного мастера расположились ряды резчиков по кости, вязальщиков шерсти и ткачей. Затем еще один посудный ряд – тут юноши расхохотались, вызвав смущение некрасивой девушки, которая обменивала кувшины, горшки и прочие предметы из глины. Еще бы, ведь мастер нанес на некоторые свои изделия любовные сценки. Но мужественные солдаты больше обратили внимание на вазу, похожую формой на голову одноглазого воина.
– Отличная штука! – заметил Синчи и покачал вазу пальцем.
– А ты глянь, что у нее на другой стороне. – Кетук осторожно повернул тяжелое изделие. На «затылке» у глиняного воина было вылеплено морщинистое, жуткое лицо клыкастого бога со змеями вместо волос.
– Да уж, такая для всякого сгодится…
– Эту не меняю, – насмешливо сказала девушка. – Да у вас и нет ничего, сразу видно.
– А эта? – Синчи показал пальцем на кувшин с переплетенными телами, а локтем другой руки толкнул Кетука и подмигнул ему.
– Вам бы все смеяться! Шагали бы лучше в казарму, и куда только ваш сотник глядит. – И девушка отвернулась.
Вереница лам с мычанием пронесла мимо несколько мешков с маисовым зерном. Охраняли их такие же солдаты, как и Синчи с Кетуком, некоторые узнали товарищей и приветствовали их. Многие скорчили завистливые физиономии. Понятно, отправиться в настоящий поход за рабами куда почетнее, чем сопровождать жрецов и грузы или торчать возле ворот в храмы и чиновные дома.
Порыв ветра принес едкий запах горящих стеблей киноа и костей. В десятке шагов дальше находилась мастерская по изготовлению извести, и рядом с ней уже толклись молодые чиновники в красных плащах. Видимо, начальство отправило их за известковыми шариками, без которых кока совсем не так хороша.
Солдаты свернули в короткий тупик в нескольких шагах от первого ряда плоских валунов, служивших основанием храма Солнца, и спустились по короткой каменной лесенке в крошечную мастерскую Акучо.
В воздухе здесь висела сухая пыль. По углам и вдоль ближней стены в беспорядке лежали массивные камни, в основном плохие и потрескавшиеся. Только два-три были хороши, особенно белый, в рост человека. Акучо удалось выпросить его у распорядителя храмовых работ для исполнения особого заказа – а какого именно, чиновник пока не решил.
Сам мастер трудился над черным камнем, по всему видно, чрезвычайно твердым, поскольку работа продвигалась медленно. И тонкой ее тоже назвать было нельзя, все из-за той же твердости материала, почти равной твердости самого инструмента. Куски отскакивали от изваяния, когда и как хотели.