Выбрать главу

– А ты ничего не чуешь? – прищурился Бродяга. – Вот как… вчерась не хуже Качальщика носом вертел, а седни сдал чего-то…

– Я не сдал, – признался Артур. – Это после зеркала. То есть после подвала. Нюх отшибло. Повар Хо сказал, что пройдет.

– Ах вот как, – Бродяга почесал бороду. – Так ты ничего про ловчие семена не слыхал? У вас там, в Петербурге, так нечистую не ловят?

– У нас так не ловят… – Артур не сводил глаз с цепи, вросшей в черную кору.

Цепь дернулась. Ветки скрипуче зашуршали.

С той стороны к мрачному голому стволу был кто-то привязан.

Артур убедился, что зрение его в очередной раз подвело. То, что он принял за цепь, опоясывающую внушительный ствол баобаба, оказалось вовсе не цепью, а подобием лианы, росшей из развилки веток того же дерева. Вблизи лиана удивительно точно повторяла рисунок плоской стальной цепи и, судя по судорожным рывкам пленника, не уступала цепи в прочности.

Но перед тем, как столкнуться с пленником анчара, Коваль заметил лапу. Трехпалая коричневая кисть, покрытая жестким волосом, с загнутыми ногтями, торчала… из ствола. Совершенно точно, что ее никто не запихивал внутрь. Лапа выглядела так, словно ее обладатель, в последнем бешеном усилии, пытался вырваться на свободу.

Но дерево не пустило.

– Ого, знатный ловец, – Бродяга похлопал по коре, как будто похвалил могучее спящее животное. – Знатный, знатный… хрен его спилишь, вот дела-то…

Пленник, расплющенный лианой о ствол исполина, лишил Артура остатков веселья. Такого президент не ожидал.

Эта тварь явно родилась не под нашим солнцем.

15

СВИСТУНЫ

Распятое на шершавой коре существо лишь отдаленно напоминало человека. Лица у него не было, а похожая на вытянутую тыкву голова наполовину погрузилась в рыхлую древесину. Впрочем, это могла быть совсем не голова или не совсем голова. Выступающий из мускулистых плеч шишак. Под высоким заостренным лбом торчали лишь тусклые, навыкате, глаза, прикрытые двумя парами век. Вместо рта и носа – сплошной бородавчатый нарост, сочащийся серым гноем, и длинные червовидные отростки по щекам, отдаленно похожие на бакенбарды.

Из-под сжатых морщинистых век текли слезы.

Кожа цвета молодой коры или цвета молодой ящерицы, греющейся на солнце, – такие сравнения немедленно пришли Артуру в голову. И точно, как у ящерицы нежно-коричневая кожа беса сползала, сворачивалась сухими струпьями, обнажая темно-сиреневое, совсем не человеческое мясо. Кожа сползала на всех четырех запястьях, перетянутых лианами, – у пленника ловчего дерева оказалось четыре руки. Кожа сползала на коленях, прибитых к стволу длинными ржавыми гвоздями. Конечности выглядели как хлипкие палочки, закутанные в мокрый целлофан, и целлофан этот скатывался чешуей. Зато туловище свистуна удивительно походило на заморский фрукт рамбутан, который Артур пару раз встречал на прилавках универсамов, незадолго до Большой смерти. Мягкая щетина длиной в дюйм покрывала вздувшийся живот и мелко трясущиеся плечи.

«Если это живот», – подумал Коваль. Он прикинул, что лишний коленный сустав и две пары рук не могли добавить монстру прыти в спринте, зато несомненно пригодились бы при лазанье по деревьям. Впереди торчал поросший шерстью бугор, который мог оказаться маткой с ребенком, или раздувшимся желудком, или каким-то совершенно незнакомым науке органом. По бокам от живота коричневая кожа, похожая на подкрылки, обвисала лоскутами, обнажая мясо, а сзади, сквозь нее, прорастали слои хищного дерева.

Анчар еле заметно дернулся, кора обволокла изогнутые трехпалые ладони беса. Анчар высасывал пленника изнутри, заживо хоронил его в себе. Артуру пришло на ум сравнение с хищной морской водорослью, вцепившейся в рыбку.

– Он плачет, – Коваль протянул пальцы к проткнутому гвоздем синюшному предплечью. Не владея обонянием, чтобы составить верное впечатление, бывший Клинок нуждался хотя бы в тактильных ощущениях.

– Не трожь, не трожь, – запаниковал Бродяга. – Тебе что, жить прискучило, а? Эдакую дрянь ни за что не прикончишь, пока дерево не проглотит. Видал, дерево-то, одним уже накушалось, целиком всосало. Да я так смекаю, и не одного.

– Он плачет, – повторил Артур. – Он умирает. Эта штуковина, дерево… Оно растворяет его плоть. Он не может умереть сразу, поскольку… ха, вот это да!

– Чего? Чего ты такой счастливый? – Варвара радости естествоиспытателя не разделяла.

Нахохлившись под проливным дождем, она поводила стволом пулемета, зорко оглядывая мохнатые ветви сосен, склонившиеся над обочинами. Антип, тем временем, заправлял пилу бензином.

Мрачные поля Изнанки дрогнули и придвинулись еще ближе. Похоже, на этой неземной почве могли расти только ловчие деревья. Артур наблюдал, как на противоположной стороне автострады провалилась под землю пластиковая автобусная остановка. На ржавой лавочке остановки обнимались два полуразвалившихся скелета. Вслед за остановкой канул под слоем пробковой гальки столб с дырявым рекламным щитом, брошенный остов лимузина и целая поляна, заросшая высоким кустарником.

Не потерялось в шевелящейся пробке только ловчее дерево. Еще два анчара шевелили уродливыми ветвями в сотне метров к северу. Они были гораздо моложе и тоньше того исполина, который поймал свистуна.

– Я не обрадовался, – Коваль все-таки вырвался из объятий старца, приложил пальцы к верхней конечности распятого беса. – Радоваться тут нечему. У него нет сердца, и вообще нет крови.

– Это точно, – оживился Антип. – Мужики, вон, сколько раз по ним палили, и хоть бы капля кровушки!

– У него нет сердца, – Коваль растерялся от собственных слов. У китовраса, по крайней мере, имелось Целых два сердца, и, кроме того, чудесный полуконь Умел испытывать эмоции. Он вел себя как живое существо, из плоти и крови. А этот экземпляр…

– У него совершенно иной тип обмена веществ, и вместо сердца… вместо сердца в нижней части туловища что-то вроде мехов. Только он их, судя по всему, задействует принудительно. Вероятно, на бегу, когда шевелит ногами. И гоняет по венам вовсе не кровь… И гениталий у него нет…

– Чего нет? – засекла незнакомое слово Варвара. – Молила тебя по-хорошему – не гундось ты со словечками своими мудреными!

– Яиц у него нет, – тактично перевел старец.

– Я не пойму, что вот это означает, – Артур указал на бородавчатую, безносую морду. – Очевидно, что это не украшение, а какой-то важный орган. Для общения, а может, и для размножения… Он плачет, но ему не больно. Кажется, не больно… Мне кажется, он страдает от другого, он здесь чужой.

– Ясный пень – чужой, – хохотнула атаманша. – Кому такие родственнички надобны, а?

– Видите, что у него с кожей? – Артуру показалось, будто он ухватил за хвост умную мысль, которую уже обсуждал с кем-то, совсем недавно, но мысль снова ускользнула подобно шустрой ящерке, спряталась под камни дневных забот. – Где такое видано, чтобы кожу менять в дождь? Он болен, отравлен. Он постоянно страдал не от дерева, а от всего, что его окружало. Может, он не в состоянии пить нашу воду или дышать воздухом. Но я не вижу смысла в четырех верхних конечностях…

– Какой там смысл, – отмахнулась Варвара. – Мужики видали, как эта сволочь по кедрам шпарит. Кверх ногами, как белка, ширь-ширь, и уже внизу, и давай свистеть, так что все из рук валится, ага.

– Черт знает что творится, – посетовал старец. – Варварушка не даст соврать, прежде пакость эта севернее железки не вылазила. Свистели себе по болотам, и всем ведомо было, как их обойти. А нынче, будто с цепи сорвались.

– С цепи, говоришь? – Коваль задумался. – Но если они сорвались, то откуда сорвались ловчие деревья? Такое впечатление, будто кто-то здесь ждал этих самых свистунов. Я уже насчитал целых пять баобабов, вон там, вдалеке – еще.