Он утверждал, что невозможно уподобить воспоминания следам световых или звуковых колебаний на фотопластинках или дисках фонографа. Феномены сознания следовало, по мнению Бергсона, диссоциировать от механики мозга, которая принципиально не отличается от регистрирующих вибрации машин[162]. Бергсон утверждал, что мозг не фиксирует воспоминаний в виде образов, но лишь сохраняет некие следы моторности, некие структуры движений, которые не находятся в миметических отношениях с изображениями: «В целом при работе мысли, так же как и при вспоминании, мозг предстает попросту ответственным за вписывание в тело движений и положений, которые разыгрывают то, что дух мыслит или то, что обстоятельства призывают его мыслить. Это то, что в ином месте я выразил, называя мозг „органом пантомимы“» (Бергсон 1982:74). Бергсоновское определение мозга как «органа пантомимы» по существу означает, что мозг имеет дело лишь с копиями вибраций и их записями, что в этой системе бесконечного репродуцирования колебаний мозг может лишь отвечать за движения (вибрации) тела и не более. В такой закрытой системе симуляций мысль не может не выражать фундаментального разрыва с универсальным миметизмом, этой вечной взаимной пантомимой материи и мозга. Согласно Бергсону, образы памяти не могут возникать из вибраций, они лишь стимулируются движениями тела и как бы возникают из их структуры.
Загадка первого танца Фуллер, как она о нем сообщает, заключается как раз в странном возникновении каких-то новых образов из чистого миметизма колебаний. Откуда вдруг из повторения колебаний, навязанных гипнотизером, возникают формы бабочки и орхидеи, о появлении которых Фуллер, по ее сообщению, даже и не догадывалась? Вопрос о возникновении новых форм в мире, пронизанном вибрационными повторениями, занимал многих в конце века. Габриэль Тард опубликовал в 1890 году влиятельный социологический трактат «Законы имитации», в котором вся социальная жизнь в каком-то смысле выводилась из неких первичных колебаний материи. Чтобы объяснить загадку генерации новых форм, Тард вынужден был ввести понятие «свободного волнообразования», характерного для живых организмов: «В то время как волны сцеплены между собой — изохронные и прилегающие друг к другу, — живые существа, весьма различной длительности жизни, отделяются друг от друга и расстаются; они тем более независимы, чем более развиты. Порождение — это свободное волнообразование, чьи волны составляют особый мир» (Тард 1890:37). «Свободное волнообразование» Тарда, конечно, мало что объясняет, однако оно приписывает живому организму какую-то внутреннюю резистенцию окружающим ритмам. Более внятно на эту тему высказался влиятельный философ и биолог Феликс Ледантек, начавший разрабатывать свою философию природы в середине 1890-х годов. Согласно Ледантеку, жизнь отличается от смерти способностью к адаптации, ассимиляции в окружающей среде. Живая материя обладает специальным телом, приспособленным для имитации и адаптации, — это клеточная протоплазма, в основном состоящая из сложных коллоидных растворов. Коллоиды — это идеальные резонаторы, абсолютные имитаторы ритмов: «…Живые протоплазмы, очень сложные коллоиды, способны имитировать цвета и звуки. Живая протоплазма, которая долгое время находилась в присутствии звуковых вибраций, световых и иных излучений, коллоидов с разнообразными ритмами, в результате тех состояний, в которые она была последовательно включена, и отпечаток которых сохранила, является складом записанных резонансов» (Ледантек 1913:171–173). В результате постоянного воздействия внешних вибраций она, резонируя с ними в унисон, становится похожей на окружающую среду, которую она имитирует чуть ли не до полной неотличимости от нее. Однако, указывает Ледантек, пределом такой имитационной адаптации является смерть, когда организм полностью подчиняет себя неодушевленной среде и поэтому становится мертвой материей. Для Ледантека смерть — это идеальная имитация организмом окружающей среды[163]. Для того чтобы уцелеть, живая материя должна не только воспринимать окружающие ритмы, но и бороться с ними;
«…Живое существо под угрозой смерти навязывает свой ритм среде. Эта борьба за коллоидный ритм и составляет основной феномен жизни» (Ледантек 1913:174).
162
Такого рода понимание мозга характерно, например, для «церебральной механики» Шарля Кро или просвечивает на некоторых страницах «Евы будущего» (1886) Вилье де Лиль-Адана, положившего в основу функционирования придуманного им андроида цилиндр с записью неких вибраций и два фонографа.
163
Этот процесс в терминах мимикрии позже описал Роже Кайуа, утверждавший, что мимикрия напоминает психастеническую потерю личности и растворение в окружающем пространстве. «Это растворение в пространстве обязательно сопровождается уменьшением чувства личности и жизни. Жизнь отступает на шаг» (Кайуа 1972:110).