В то же время Тома страдала от нехватки музыкального образования. В детстве она мечтала играть на скрипке и даже ходила в музыкальную школу, но на класс фортепьяно. Однажды на занятии случился инцидент, после которого пришлось оставить уроки музыки. Учительница предпочитала давать знания исключительно в форме устрашения, чем превращала занятия в ад: оскорбляла и била девочку по пальцам в случае ошибки. Однажды она страшно накричала на Тому за невыполненное домашнее задание, доведя ее до неконтролируемой истерики. Девочка сбежала с урока и несколько часов прорыдала в парке, после чего у нее поднялась температура. Затем ее мать ходила извиняться за свою неумеху и даже заставила дочь просить прощение за бегство. Но дальнейшие занятия встали под вопрос: увы, Тома перестала различать полутона и четко слышать ноты, что повлекло за собой ее скорый уход из музыкальной школы и сокрушения матери, которая сама мечтала стать пианисткой. По ее мнению, дочь просто ленилась.
На музыкальной карьере был поставлен крест. Тома не могла ни петь, ни играть на инструменте, что сильно ее печалило. Стоило ей хотя бы попытаться что-то исполнить, как мать бросала фразу: «Фу, фальшиво, замолчи!», чем резала ее по сердцу. Тем не менее, в музыке девочка продолжила разбираться и любить ее. Тома отлично знала три дисциплины: литературу, живопись и музыку — там можно было спастись от реальности. Она знала все симфонии Бетховена и угадывала их с первых нот, хорошо знала Моцарта, Баха, Шопена, любила и Чайковского, так обожаемого тетей Ниной, и Римского-Корсакова. Неплохо ориентировалась и в современной музыке, но предпочитала в основном рок и металл. Однако, несмотря на весь багаж ее знаний, она оставалась глупой, лишенной интеллекта молодежью в глазах умудренной опытом тетки.
— Встань и помоги бабушке нарезать огурцы, — приказала мать.
— О! Отличная идея, — поддакнула тетя Нина. — Труд прекрасно лечит все эти ваши депрессии. Это все от безделья. Вот в моем детстве никто никакими депрессиями не страдал, никто не унывал. Все трудились.
Тома криво усмехнулась, поднимаясь с места. Однажды она смотрела документальный фильм о психических заболеваниях в Советском Союзе. Шизофрения во всех ее проявлениях, депрессивное расстройство — все в этом фильме было показано. Видимо, подумала она, детство тети Нины проходило в какой-то другой, воображаемой стране, а не в СССР, где жили нормальные люди.
К прошлому своей родины Тамара не питала неприязни. Она даже любила советскую эстетику, музыку, литературу и была согласна с тем, что в те времена люди были очень образованные. Просто тетя Нина к ним не относилась, но очень хотела казаться похожей на них, и Тому это злило.
Под разглагольствование именинницы огурцы, помидоры, сыр, колбаса и красный перец были наконец-то нарезаны, и Тома уселась на свое место. Ни настроения, ни аппетита у нее не было, и лучше бы она днем сбежала из дома, ей богу.
Началась праздничная процедура, где за общим столом ели салаты, котлеты и овощи, а закусывали Томой.
— Что читаешь, Тамара? — между делом спросила бабушка. — Видела, ты с книжкой приехала.
— «Бедных людей» Достоевского, — бесцветно ответила внучка.
— М-м-м. А мне Достоевский не нравится. Слишком он мрачный и тяжелый, — сказала бабушка, отправляя в рот кусок котлеты.
— Ага, как вся моя жизнь, — буркнула Тома и мгновенно пожалела об этом.
— Да где у тебя жизнь тяжелая? — ударил голос матери, будто топор по макушке. — Всем бы такую жизнь, как у тебя. Вот мы в девяностых…
Тома отключилась от реальности. Старая песня о главном — как тяжело было в девяностые годы и как все прекрасно сейчас. Иногда у нее создавалось впечатление, будто люди гордятся страданиями и лишениями прошлого и всем желают пережить то же самое, чтобы те узнали, как на самом деле бывает тяжко. Томе вспомнился мем про даму с кандибобером.