Разсматривая такія явленія съ различныхъ сторонъ, мы всегда поймемъ, что они продиктованы исключительно духомъ извращенности. Совершая такіе поступки, мы совершаемъ ихъ въ силу сознанія, что мы не должны такъ поступать. Внѣ этого или за этимъ не скрывается никакого, доступнаго для пониманья побужденія; и мы могли бы на самомъ дѣлѣ считать такую извращенность прямымъ искушеніемъ дьявола, если бы не знали, что иногда она приводитъ къ благимъ результатамъ.
Я говорилъ такъ много, чтобы хотя сколько нибудь отвѣтить вамъ на вашъ вопросъ — чтобы объясннть, почему я здѣсь — представить вамъ хотя слабую видимость причины, объясняющей, почему я ношу эти кандалы и нахожусь въ камерѣ осужденныхъ. Если бы я не былъ такъ пространенъ, вы или совсѣмъ не поняли бы меня, или, какъ весь этотъ подлый сбродъ, сочли бы меня сумасшедшимъ. Теперь же вы можете легко замѣтить, что я являюсь одной изъ несосчитанныхъ жертвъ Демона, Извращенности.
Невозможно, чтобы какой-нибудь поступокъ могъ быть совершенъ съ большей обдуманностью и осмотрительностью. Недѣли, мѣсяцы я размышлялъ о средствахъ убійства. Я отвергъ тысячу плановъ, потому что ихъ исполненіе включало въ себя возможность разоблаченія. Наконецъ, читая какіе-то французскіе мемуары, я нашелъ разсказъ о болѣзни, почти смертельной, которая приключилась съ M-me Пило, благодаря дѣйствію свѣчки, случайно отравленной. Мысль объ этомъ сразу овладѣла моей фантазіой. Я зналъ, что старикъ — моя жертва — имѣлъ обыкновеніе читать въ постели. Я зналъ, кромѣ того, что его спальня представляла изъ себя маленькую комнату съ плохой вентиляціей. Но зачѣмъ я буду обременять васъ всѣми этими нелѣпыми подробностями. Мнѣ нѣтъ надобности описывать весьма несложныя уловки, съ помощью которыхъ я замѣнилъ въ его подсвѣчникѣ свѣчу, бывшую тамъ, восковой свѣчей своего собственнаго приготовленія. На слѣдующее утро онъ былъ найденъ мертвымъ въ своей постели, и постановленіе судебнаго слѣдоватоля гласило: "Умеръ, посѣщенный Богомъ" {Скоропостижная смерть — формула англійскаго судопроизводства.}.
Я получилъ въ наслѣдство состояніе старика, и все шло прекрасно въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ. Мысль о разоблаченіи ни разу не приходила мнѣ на умъ. Съ остатками роковой свѣчи я самъ распорядился тщательнѣйшимъ образомъ. Я не оставилъ ни малѣйшихъ слѣдовъ, съ помощью которыхъ возможно было бы обвинить меня въ прсступленіи, или хотя бы подвергнуть подозрѣнію. Невозможно представить себѣ, какое роскошное чувство удовлетворенія возникало въ моей груди, когда я размышлялъ о своей полной безопасности. Въ теченіи очень долгаго періода времени я постепенно пріобрѣталъ привычку упиваться этимъ чувствомъ. Оно доставляло мнѣ болѣе дѣйствительное наслажденіе, чѣмъ всѣ чисто-мірскія выгоды, которыми я былъ обязанъ своему грѣху. Но, въ концѣ концовъ, настало время, когда это пріятное ощущеніе, мало-по-малу и совершенно незамѣтно, превратилось въ назойливую и мучительную мысль. Она была мучительна, потому что она назойливо преслѣдовала меня. Я едва могъ освободиться отъ нея хотя бы на мгновенье. Очень часто случается, что нашъ слухъ или, вѣрнѣе, нашу память такимъ образомъ преслѣдуетъ какой-нибудь надоѣдливый мотивъ, какая-нибудь шаблонная пѣсенка или ничтожный обрывокъ изъ оперы. Мучительное ощущеніе не можетъ въ насъ уменьшиться, если пѣсня сама по себѣ прекрасна, или оперная арія достойна похвалы. Такимъ образомъ я, въ концѣ-концовъ, сталъ безпрерывно ловить себя на размышленіяхъ о моей безопасности, и на повтореніи тихимъ чуть слышнымъ голосомъ двухъ словъ, "Я спасенъ!".
Однажды, бродя по улицамъ, я поймалъ себя на этомъ занятіи: вполголоса я бормоталъ свое обычное "Я спасенъ". Въ порывѣ капризной дерзости я повторилъ эти слова, придавъ имъ новую форму:- "Я спасенъ — я спасенъ — лишь бы только я не былъ настолько глупъ, чтобы открыто сознаться!"