Кэрол Гудмэн
Демон-любовник
Глава 1
— Доктор Макфэй, расскажите, как случилось, что вас заинтересовала сексуальная жизнь демонов-любовников?
Вопрос прозвучал довольно неприятно, особенно из уст седовласой матроны в жемчугах и розовом твидовом костюме от Шанель (винтажная модель, прикинула я, образца этак 1981), но я уже привыкла к подобным вопросам. После того как на свет вышла моя ставшая бестселлером книга «Сексуальная жизнь демонов-любовников» (название, которое я позаимствовала из моей же собственной диссертации «Демоны-любовники в готической литературе: вампиры, оборотни, инкубы»), мне довелось побывать на многих литературных семинарах, лекциях и, наконец, собеседованиях. Любопытно, что все присутствующие, как правило, реагировали на слово «секс» в названии. Правда, я сильно подозревала, что Элизабет Бук, декана факультета фольклора фейрвикского колледжа, скорее заинтересовало упоминание о демонах-любовниках.
Собственно говоря, инициатива собеседования принадлежала факультету фольклора. Колледж явно был тут ни при чем — Фейрвик, со своими тысячью шестьюстами студентами, ста двадцатью преподавателями на полной ставке и еще тридцатью — с частичной занятостью («Высокий процент преподавателей по отношению к студентам — предмет нашей особой гордости», — небрежно заметила чуть раньше доктор Бук), само собой, не входил в первую десятку университетов страны. Под пару ему был и сам Фейрвик — один из многих пригородов Нью-Йорка с населением, едва превышающим четыре тысячи человек, — в прошлом захолустная деревушка Кэтскилл, окруженная горами и тысячами акров девственных лесов. Изумительное местечко — если вы увлекаетесь ходьбой на снегоступах или лыжами. И настоящая медвежья берлога, если мы с вами похожи и ваше представление о счастье включает в себя шопинг у Барни, обед в новом ресторанчике Бобби Флэя и непременно шоу О’Кифа.
И не то чтобы меня осаждали предложениями. И все же… Тогда как большинство новоиспеченных докторов философии готовы были зубами и когтями драться за приличную работу, сама я — вероятно, из-за шума, которым сопровождалась публикация моей книги, — уже успела получить два предложения (от каких-то захолустных колледжей Среднего Запада, которые я тут же отправила в корзину). Вскоре после этого мною серьезно заинтересовался Университет Нью-Йорка, тот самый, который я в свое время окончила и куда твердо намерена была вернуться, поскольку не собиралась уезжать из Нью-Йорка. Правда, все это пока было, что называется, вилами по воде писано, так что о Фейрвике имело смысл серьезно подумать — хотя бы ради его факультета фольклора. Мало кто из колледжей мог похвастать наличием такого факультета, и, если честно, я была заинтригована политикой колледжа, объединившего на одном факультете такие дисциплины, как история, английский и антропология. Впрочем, это полностью соответствовало тому, что интересовало меня — сказки и готические романы, — не говоря уж о том, как меня порадовала возможность пообщаться с профессорами смежных дисциплин, которых интересовало что-то помимо моих лекций о вампирах. Правда, не все тут разделяли мою страсть. Профессор Фрэнк Дельмарко, преподававший американскую историю — крупный мужчина в простецкой джинсовой рубашке с закатанными рукавами, обнажавшими накачанные мышцы, — осведомился у меня, не приходило ли мне в голову, что публикацией очередной бульварной книжонки о вампирах я лишь потакаю низкому уровню современной культуры.
— Между прочим, мои лекции затрагивают творчество Байрона, Кольриджа и Бронте, профессор, — со снисходительной усмешкой, не уступавшей его собственной, отрезала я. — Так что насчет бульварных книжонок вы явно погорячились.
Я не стала упоминать, что на моих лекциях учащиеся смотрели отрывки из «Теней прошлого» и читали Энн Райс.
Я уже привыкла к тому, что академические снобы презрительно морщатся при одном упоминании о предмете, которым я занимаюсь. Поэтому когда, оставшись наедине с Элизабет Бук, я услышала тот же вопрос, то постаралась тщательно подбирать слова.
— Все свое детство я слушала шотландские сказки, которые рассказывали мне отец и мать, — начала было я, но декан Бук не дала мне договорить.
— Это они дали вам такое необычное имя, Калльек? — И повторила его, на этот раз правильно: — Калле-е.
— Мой отец был шотландцем, — объяснила я. — А мать просто любила кельтскую историю и культуру — до такой степени, что записалась в колледж Сент-Эндрю, где и познакомилась с моим отцом. Родители были археологами, увлекавшимися древними традициями кельтов, — отсюда и мое имя. Но друзья зовут меня Калли.
Я благоразумно умолчала о том, что родители погибли в авиакатастрофе, когда мне еще не было и семи, и что с тех самых пор меня растила жившая на Манхэттене тетушка Аделаида, так что мое детство прошло в Верхнем Уэст-Сайде.
— Я выросла на кельтских легендах, — продолжила я, излагая ту версию, которую озвучивала уже не меньше дюжины раз — в очерке, написанном по просьбе колледжа во время учебы в школе, а также в предисловии к моей книге.
Трогательная история о том, как сказки, которыми я заслушивалась в детстве, пробудили во мне любовь к фольклору и легендам, а те уже, в свою очередь, подтолкнули меня к изучению истоков появления фейри, фей, демонов и вампиров в романтической и готической литературе. Я рассказывала эту историю столько раз, что она уже мне самой стала казаться фальшивой. Но я-то ведь знала, что это чистая правда — вернее, была правдой, когда я только стала рассказывать ее; я действительно заинтересовалась этим, — как только поняла, что сказки, которые я ребенком слышала от родителей, существуют в реальном мире — во всяком случае, большая их часть. Мне удалось отыскать следы их в сборниках сказок и готической литературе — начиная с «Тайного сада» и «Принцессы и гоблина» и заканчивая «Джейн Эйр» и «Дракулой». Возможно, я надеялась, отыскав корни этих сказок, вернуться в детство, которое потеряла, когда погибли родители, и я была вынуждена переехать к тетушке; она добросовестно несла свой нелегкий крест, но была до ужаса чопорной, настоящий «сухарь в юбке». Однако вместо того чтобы постепенно оживать, сказки, которые рассказывали мне родители, мало-помалу словно таяли в моей памяти… как будто изнашивались со временем. Я превратилась в знающего специалиста, получила докторскую степень, моя теория даже была отмечена несколькими наградами, я написала книгу, сразу ставшую бестселлером (возможно, своим успехом обязанную повальным увлечением вампирами). Однако беда в том, что вдохновение, питавшее меня, куда-то исчезло: я силилась найти тему для следующей книги — и не могла.
Иной раз я гадала, случалось ли рассказчикам, чьи сказки я записывала — шаману у костра, женщине с прялкой, — ловить себя на том, что им осточертело пересказывать одно и то же десятки раз?
Не знаю. Но моя сказка сработала и на этот раз.
— Вы именно тот человек, которого мы ищем, — уверенно кивнула Элизабет Бук, когда мой рассказ подошел к концу.
Она что — предлагает мне работу?! Вот так, с ходу? В других университетах, куда меня приглашали на собеседование, обычно выжидали дней десять, перед тем как снова связаться со мной, и хотя я уже благополучно прошла два таких собеседования и меня не раз приглашали читать лекции в Нью-Йоркском университете, я до сих пор сомневалась, что они намерены предложить мне работу. Если декан Бук решительно настроена взять меня преподавателем, такой подход выглядел довольно забавным… хотя и слегка безрассудным.
— Это так лестно… — неуверенно начала я.
Декан Бук, наклонившись, обхватила колени руками.
— Конечно, вы получите немало предложений от других университетов — учитывая нынешний ажиотаж вокруг вампиров, это неизбежно, не так ли? Не удивлюсь, если наш Фейрвик будет выглядеть несколько бледно на фоне, скажем, Колумбийского университета, но я была бы рада, если бы вы серьезно отнеслись к нашему предложению. Фольклор в Фейрвике преподают со дня его основания, выпускниками нашего факультета были такие выдающиеся специалисты, как Мэтью Бриггс и Ангус Фрейзер. Мы весьма серьезно относимся к изучению старинных легенд и мифов…
Она помолчала — словно слишком взволнованная, чтобы говорить. Взгляд ее остановился на фотографии в рамке, стоявшей у нее на столе, губы ее дрогнули, и я вдруг испугалась, что она расплачется. Но нет — она лишь судорожно стиснула руки, так что побелели костяшки пальцев, и поджала и без того тонкие губы.