— Послушай, — пробормотала я, обращаясь к рассыпавшейся по подушке копне спутанных волос, — хотела тебе сказать, что прочла твои мемуа… — Я запнулась. — Твою книгу, и мне кажется, она замечательная. Может, тебе на роду написано быть романисткой, а не мемуаристкой? Не стоит так расстраиваться — рано или поздно эта история все равно выплыла бы на свет.
— Мне придется вернуть им аванс, — пропищала из-под пледа Феникс. — И вдобавок меня уволят!
— Насчет аванса не знаю, но если хочешь, я могу поговорить с Элизабет Бук.
— Правда?
Плед слегка сполз вниз, и я увидела круглые, как у испуганной птицы, глаза и острый нос. Несмотря на трагизм ситуации, меня разбирал смех. Вылитый Серый Волк, забравшийся в бабушкину постель, чтобы обмануть Красную Шапочку!
— Конечно. Позвоню ей по дороге. Может, ты пока встанешь, примешь душ, позавтракаешь… — «А заодно и поревешь всласть», — едва не брякнула я, но вовремя прикусила язык. — Ну, не важно… главное, не подходи к телефону, поняла? И не отвечай ни на какие письма, особенно от журналистов!
Я едва не посоветовала ей остаться дома, но потом вдруг спохватилась, что в этом нет необходимости. Феникс уже несколько дней не выходила из дома. Похоже, в «Доме с жимолостью» появилась еще одна затворница.
Отойдя от дома и убедившись, что Феникс меня не слышит, я позвонила Элизабет Бук. Декан взяла трубку после первого же звонка.
— Я только что прочитала газету, — даже не поздоровавшись, сказала она. — Как Феникс?
— Совершенно раздавлена. Наверняка уже поняла, что эта пиявка, Джен Дэвис, охотилась за ней — не зря же она околачивалась тут все выходные.
Должна признаться, Элизабет удалось подыскать для австралийской репортерши эпитет, куда боле красочней, чем «пиявка».
— Вы собираетесь уволить Феникс? — без обиняков спросила я.
— Мне нужно обсудить это с советом. Но лично мое мнение — изложу его совету, — что нам не следует этого делать. Ей и уже досталось, а если она найдет в себе силы откровенно объяснить своим студентам, зачем ей все это понадобилось, думаю, мы сможем использовать сложившуюся ситуацию как часть судебного процесса. В любом случае мне нужно с ней поговорить. Она дома?
— Да, она дома. Не думаю, что она собирается выходить.
— Хорошо. Через полчаса загляну к ней — посмотрю, что и как. Если она не впустит меня, можно мне воспользоваться тем ключом, что лежит под половичком возле задней двери?
Я с жаром заверила декана, что ничего не имею против, — спросить, откуда ей известно о ключе, мне, естественно, и в голову не пришло. Я уже собиралась попрощаться, когда меня настиг еще один вопрос:
— Вы не заметили никаких признаков, что… эээ… он еще там?
— Нет, — ответила я, от души надеясь, что мой голос звучит достаточно оптимистично. — Ни малейших! Демон-любовник пропал из дома — окончательно и бесповоротно!
В трубке повисло молчание — такое долгое, что я решила, будто у меня опять проблемы со связью. Я даже надеялась, что так оно и есть, и декан не услышала мою натужную попытку шутить. Но тут я снова услышала ее голос:
— Хорошо. Одной заботой меньше. Удачи, Калли!
Удача сопутствовала мне — занятие прошло как по маслу. Я просила ребят на каникулах прочитать роман Виктории Холт, справедливо решив, что взять в дорогу карманного формата книжку в мягкой обложке куда удобнее, чем один из тех неподъемных фолиантов XVIII века, который мы как раз изучали.
— Просто супер! — восхищенно сказала Жанин Марфалла, хорошенькая первокурсница из-под Бостона. — Прочитала на одном дыхании, еще пока ехала в поезде. А потом наткнулась в книжном еще на два ее романа и прихватила их с собой!
Ники призналась, что ей больше всего понравился тот эпизод, когда главная героиня слышит, как герой шепчет под закрытой дверью ее комнаты: — Mein liebchen, mein liebchen.[12]
— Прямо мороз по коже! — пробормотала она.
Каникулы явно пошли Ники на пользу — вид у нее был свежий и отдохнувший, мне даже показалось, что она немного поправилась. Мара почему-то отсутствовала. Когда я после звонка спросила у Ники, где Мара, девушка, покраснев до ушей, призналась, что не видела ее, поскольку за все каникулы ни разу не была в общежитии. По ее словам, она ночевала в городе. Я поймала себя на том, что невольно завидую.
Машинально вытащив телефон, я проверила сообщения и обнаружила эсэмэску от Лиз Бук — декан спрашивала, не могу ли я провести назначенный Феникс семинар. Я ответила, что ничего не имею против, и спросила, как там Феникс.
— Неважно, — через пару минут ответила Лиз. — Возвращайтесь как можно скорее, хорошо?
Войдя в аудиторию, я наткнулась на Мару. Увидев меня, она страшно смутилась.
— Простите, что прогуляла занятия, профессор Макфэй, — пролепетала она. — Привыкла в каникулы спать допоздна и… и проспала.
Выглядела она ужасно, просто кожа да кости. Странно, у меня дома Мара уплетала за обе щеки, так что только треск за ушами стоял. Может, у нее булимия?
— Ничего страшного. Можешь в качестве компенсации рассказать мне, что Феникс задала вам на каникулы, — улыбнулась я.
— Ой, она никогда ничего не задает! — пожала плечами Мара. — Сказала, мол, продолжайте писать мемуары. Попытайтесь докопаться до горьких корней — это ее собственные слова. Она всегда так говорит.
— До самых корней, где скрывается правда, — саркастически хмыкнул парнишка — весь в черной коже и в пирсинге.
Похоже, они задолбили ее изречения наизусть. К несчастью, в таком возрасте все просто помешаны на правде. Интересно, что они подумают, узнав, что мемуары Феникс не что иное, как нагромождение откровенной лжи?
Я направлялась после занятий к дому, когда неожиданно раздался пронзительный, душераздирающий крик. От этого крика мурашки побежали по телу… так кричат те, кого пытают каленым железом. И, что самое страшное, крик доносился из моего собственного дома. Я бросилась туда со всех ног — и едва не растянулась на покрытом льдом тротуаре. Пришлось перейти на шаг. Свернув к крыльцу, я оцепенела, словно примерзнув к земле: на пороге стояла Феникс — вернее, Бетси Росс Миддлфилд, как мне следует ее теперь именовать. На ней не было ничего, кроме красного купального халата, растрепанные волосы развевались на ветру. Увидев меня, она вцепилась в перила мертвой хваткой и, дико вращая глазами, истерически завопила:
— Я не могу уехать! Демон отыщет меня, если я выйду из дома. Мы изгнали его отсюда, но я только что своими гладами цела, как он заглянул в окно кухни! Эта тварь просто дожидается, когда я выйду из дома, чтобы на меня наброситься!
На крыльце появилась немолодая женщина со светлыми как солома волосами. Я машинально отметила безукоризненную стрижку и элегантное пальто из тончайшей верблюжьей шерсти. Сжав губы так плотно, что ими можно было резать бумагу, она положила руку на плечо Феникс.
— Ну-ну, Бетси, — услышала я. — Вот увидишь, в клинике Маклина нет никаких демонов. Ты ведь помнишь доктора Кейветта, не так ли?
Только тут я обратила внимание на стоявшую в тени портика Элизабет и рядом ней мужчину — лысоватого коротышку в аккуратном пиджаке и водолазке цвета ржавчины. У него было такое испуганное лицо, словно он до смерти боялся всех этих женщин, столпившихся на крыльце, и в первую очередь Элизабет Бук, закутанную в свое тяжелое меховое пальто. Заметив меня, она вышла вперед.
— Ох, Калли… как я рада, что вы здесь! Я как раз объясняла Виктору Кейветту, что все эти разговоры Феникс насчет инкубов и демонов могут быть связаны с вашими изысканиями…
— Ее зовут «Бетси» а не Феникс, — отрезала женщина в пальто из верблюжьей шерсти. — Мы назвали ее в честь ее бабушки, которая была одним из прямых потомков Бетси Росс, и я считаю, что это замечательное имя!
— Мама, я его ненавижу! — закричала Феникс (несмотря ни что, я даже про себя продолжала называть ее Феникс). — Я это сто раз это говорила! Какого черта ты назвала меня в честь моей чокнутой бабушки?! И клинику Маклина я тоже ненавижу! Декан Бук пообещала, что не уволит меня, и я не понимаю, почему я не могу тут остаться!