Черт! Нужно предупредить Лайама, чтобы держался подальше от этой троицы!
Фиона смотрела на Лайама во все глаза.
— Кто это?! — прошептала она.
— Лайам Дойл, известный поэт, преподает в колледже литературу. Забавно, что вы еще не знакомы. Впрочем, он тут всего две недели.
Фиона открыла рот, но тут Лиз Бук, подняв руку, попросила тишины.
— Друзья и коллеги, — проговорила декан. Голос Лиз, тонкий и слабый, словно последний луч заходящего солнца, казалось, вот-вот прервется. — Сегодня, оплакивая умирающее солнце, мы вспоминаем тех, кто ушел за пределы света. — Замолчав, она обвела взглядом зал. — Кто из нас не потерял близких во тьме? Но так же, как рано или поздно солнце вернется вновь, а дни станут длиннее, так и память о тех, кого мы любили, будет с нами всегда! Мы докажем свою веру в любовь тем, что полюбим вновь! — Лиз обвела взглядом гостей… когда ее глаза встретились с глазами Дианы, они улыбнулись друг другу. — Поэтому сегодня мы празднуем не уход солнца, а его возвращение! Мы открываем свои сердца новой любви — так же как сейчас откроем эту дверь.
Лиз обернулась к нам, и я увидела, что Фиона потянула створку на себя.
Могла бы и предупредить, мысленно возмутилась я, повиснув на ручке, — деревянная створка триптиха оказалась намного тяжелее, чем я ожидала. Раздался слабый треск — я испуганно зажмурилась, каждую минуту ожидая, что отвалившаяся ручка окажется у меня в руках, а деревянная створка с грохотом рухнет на головы гостей. Это стало бы гвоздем программы, скривилась я. Еще бы — одним махом прихлопнуть всех словно мух!
Слава Богу, проклятая створка оказалась крепче, чем я думала. Я тянула ее на себя, пока она не уперлась в стену. Вовремя подскочивший Брок незаметно помог мне зацепить ручку за вбитый в стену крюк. Потом, держа в руках две свечи, для Брока и для меня, подошла Дори Брауни. Оставив их вдвоем, я отошла на несколько шагов, чтобы хорошенько разглядеть триптих.
На мгновение у меня закружилась голова: ощущение было такое, будто передо мной не картина, а открытое настежь окно, — до такой степени живой казалась изображенная на ней сцена. Покрытый густой зеленью луг, усыпанный крохотными белоснежными звездочками цветов, спускался к кристально чистому озеру, со всех сторон окруженному горами, а те, вспыхивая в лучах восходящего солнца, переливались всеми мыслимыми и немыслимыми оттенками, от густо-синего до нежно-розового и фиолетового. Я подошла поближе, однако ощущение реальности, вместо того чтобы исчезнуть, неожиданно только усилилось. Мне казалось, я стою на опушке, под зеленым куполом леса, и смотрю вдаль, на зеленую долину и голубое озеро позади нее. Внезапно картинка стала расплываться… и тут я вдруг поняла, что глаза мои наполнились слезами. Слабое жужжание раздалось у меня в ушах… словно чуть слышный шепот миллионов чьих-то голосов или хлопанье множества крыльев крошечных бабочек. Я огляделась по сторонам и заметила плывущие в темноте белые огоньки. Один из них беззвучно приблизился ко мне… и из мрака выплыло чье-то лицо — оно смахивало на череп, вынырнувший на поверхность из-под толщи мутной воды.
— Такое ощущение, будто в нее можно войти, правда?
Мужской голос вмиг рассеял иллюзию. Плавающие во мраке огни снова стали огоньками зажженных свечей, которые держали мои коллеги, а картина — просто буколическим пейзажем, обычным старинным триптихом, боковые створки которого были покрашены так, что сходили за деревья. Бледный, смахивающий на скелет мужчина оказался Антоном Волковым, в свете свечей его худощавое, угловатое лицо казалось неестественно бледным.
— Да, — согласилась я, придвинувшись поближе к полотну — не столько для того, чтобы получше ее разглядеть, сколько из-за неприятного холодка, охватившего меня в его присутствии. — Обман зрения, наверное. А какие краски… просто дух захватывает!
Я нагнулась к голубому цветку, чтобы рассмотреть его получше, и только тут сообразила, что это не цветок, а крошечная фея… или эльф с крылышками, похожими на лепестки василька с золотыми прожилками.
— Художник использовал настоящее золото и ляпис-лазурь, — объяснил Антон, — но ощущение реальности возникает совсем не поэтому, вы же сами понимаете.
Понизив голос до шепота, он придвинулся ко мне, как будто не хотел, чтобы его услышали. На меня повеяло холодом. Ощущение было такое, словно стоишь рядом с ледяной глыбой.
— Просто какая-то часть вас еще помнит, как вы сами были там… Между зимним солнцестоянием и последним днем уходящего года дверь слегка приоткрывается. С каждым годом, правда, все меньше, но теперь, когда вы здесь, возможно, проход станет шире. Я слышал, вы привратница, не так ли?
— Понятия не имею, — отрезала я, окинув взглядом комнату.
Мне было интересно, слышит ли кто-нибудь наш разговор. Большинство гостей потянулись в буфет за закусками и шампанским. Фрэнк Дельмарко беседовал с Суэлой и Лиз, Брок и Дори, поглощая пирожные с заварным кремом, разглядывали картину, а Лайам возле окна болтал о чем-то с незнакомой мне высокой женщиной.
— Мне бы хотелось поговорить с вами, — продолжал профессор Волков. — Я слышал, вы заходили в мой офис, но записки не оставили.
— Вас там не было, — буркнула я, ломая голову, от кого он мог узнать, что я там была. Я бы могла поклясться, что в здании не было ни души. — К тому же я знаю, что в экзаменационную неделю у всех дел невпроворот. Впрочем… да, я хотела поговорить с вами о Ники Баллард. Декан Бук сказала, что вам удалось установить трех ведьм, которые предположительно могли наложить проклятие на их семью. Вам удалось выяснить, кто из них это сделал?
— После проведенного мною расследования мне удалось сузить их число до двух… но пока я не выясню, кто именно это сделал, их имена должны оставаться в тайне. Если одна из этих ведьм узнает о наших подозрениях, последствия могут быть ужасны.
— Но Ники вот-вот исполнится восемнадцать! Не можем же мы сидеть сложа руки!
Он потянулся, желая взять меня за руку.
— Ах… сколько страсти… сколько энергии! Вы просто светитесь!
Фыркнув, я попыталась отстраниться от него, но тут почувствовала, как кончики его пальцев скользнули по моей руке. Прикосновение было мимолетным… однако в тот же миг меня с головы до ног сковал леденящий холод. Я словно примерзла к полу — не в силах сдвинуться с места, я могла только смотреть в его холодные голубые глаза. Изумительно-красивые глаза… прозрачные, словно осколки арктического льда.
— Не бойтесь. Мне бы и в голову не пришло обидеть привратницу. И я действительно хочу вам помочь… и мисс Баллард тоже. Я согласен сообщить вам имена этих ведьм… и надеюсь, что когда-нибудь вы тоже окажете мне услугу.
Я попыталась шевельнуть губами… и с некоторым удивлением поняла, что могу говорить, хотя звук, который сорвался с моих онемевших губ, смахивал на позвякивание льда в бокале.
— Услугу? Какую?
— Там будет видно.
Он глубоко вдохнул — изящно очерченные ноздри патрицианского носа слегка затрепетали, словно я была дорогим вином, букетом которого он мечтал насладиться.
— Но, уверяю вас, я никогда не позволю себе попросить вас о чем-то, чтобы было бы противно вашим собственным… желаниям.
Я сглотнула. Горло точно сдавила тугая удавка. А вдруг ему вздумается отведать моей крови?
— А если это будет нечто такое… чего мне не захочется? — просипела я.
— Ну, если на самом деле не захочется, я не стану настаивать. Я полностью вам доверяю.
— Доверяете? Почему? Вы ведь меня совсем не знаете?
— Вы привратница. А они всегда отличаются честностью и благородством.
Я задумалась. В общем-то, он прав: я действительно никогда не жульничала — даже на экзаменах. И я никогда бы не решилась на измену — если, конечно, не считать изменой то, что я во сне занималась любовью с инкубом.
— Вы обещаете, что не станете принуждать меня, если мне не захочется делать то, о чем вы попросите?
— Помилуйте, я бы никогда не позволил себе принуждать даму, — галантно ответил мой собеседник.
— И вы не попытаетесь очаровать меня? — на всякий случай поинтересовалась я, очень кстати вспомнив фразу из книги о вампирах, которую когда-то прочитала.