— Калли? Я тебя не заметил. Что-то случилось? — нахмурился он. — У тебя такое лицо, словно ты увидела привидение.
Лайам шагнул ко мне, и я невольно попятилась.
— Эй, — слегка охрипшим голосом пробормотал он. — Что с тобой? Расстроилась, что я так поздно? Ты не получила мою эсэмэску?
— Получила, — сунув руки в карманы, пробормотала я. — Что хотела Лиз?
— Проклятие… я так и не понял. Знаешь, если честно, мне кажется, у нее начинается старческий склероз или она до сих пор не оправилась. Сначала она сказала, что ей, мол, хотелось обсудить со мной проект нескольких поэтических вечеров. Она составила список поэтов и хотела узнать, что я об этом думаю. Пришлось объяснить, что ни с кем из современных американских поэтов я лично не знаком. Потом ей позвонили — пришлось ждать, пока она договорит, — а после она взялась звонить кому-то из этих поэтов и попросила меня дождаться, пока обсудит с ними свою идею. Короче говоря, все это довольно странно… но почему ты на меня так смотришь?
Он снова шагнул ко мне — солнечный свет, преломляясь в голубом стекле витражного окна, сделал его лицо мертвенно-бледным — и протянул ко мне руки. Я знала — стоит ему только дотронуться до меня, и все будет кончено. Знала… и чувствовала, как начинаю таять под его взглядом. Сейчас он поцелует меня, а потом мы займемся любовью… прямо тут, на полу. «Ну и что, что он инкуб? — вдруг пронеслось у меня в голове. — Зато это мой инкуб!»
Стряхнув с себя оцепенение, я незаметно сунула руку в карман. В глазах Лайама вспыхнуло желание. Он потянулся ко мне… и тут я быстрым движением защелкнула на его руках железные браслеты.
То, что случилось потом, потрясло меня. Лайам вдруг как подрубленный рухнул на колени. Железные браслеты глухо брякнули, стукнувшись о деревянные половицы. Он попытался крикнуть, но захрипел, словно мое имя застряло у него как кость в горле.
— Отлично, — ледяным тоном бросила я. — Значит, ты в состоянии говорить. Это хорошо, потому что я надеюсь получить кое-какие объяснения.
Лайам поднял голову — медленно, как будто каждое движение давалось ему с мучительной болью — и посмотрел на меня. Глаза у него внезапно запали так, что стали похожи на глубокие ямы, до краев заполненные тьмой. Лицо, и до этого бледное, стало совсем прозрачным. Свет, падавший сквозь разноцветное витражное окно, делал его похожим на актера на сцене.
— Тебе известно… кто я… Какие еще объяснения… тебе нужны? — сквозь стиснутые зубы прохрипел он.
Я присела на корточки, чтобы заглянуть ему в глаза.
— Я хочу знать, почему ты выбрал меня и какую судьбу мне уготовил? Собирался высосать меня досуха, а потом отправился бы искать новую жертву?
Лайам медленно покачал головой — с трудом, словно смертельно раненное животное.
— Я тебя… не выбирал. Ты сама… выбрала меня. Ты… хотела меня. — Он сделал долгий, прерывистый вздох. Мне показалось, ему стало легче говорить. — Ты хотела меня… даже когда приказывала мне уйти… хотела до такой степени, что я смог обрести плоть. И ты жалела меня… из-за того, что случилось со мной. Я слышал, как ты ответила на мой вопрос…
— Какой вопрос?
— Я спросил, чего еще ты хочешь, и ты сказала мне… я услышал это за словами изгоняющего заклятия… ты сказала, что тебе нужна честность… и забота… нужен человек, которому не все равно, кого соблазнить. Разве я не дал тебе все это, Калли? Я заботился о тебе. Я три месяца старался получше узнать тебя, узнать по-настоящему, и наконец, я влюбился в тебя…
— Ты лгал мне. — Я покачала головой. — Все, что ты рассказывал о себе, было ложью. О Дженни… о Мойре — все это была ложь!
— У меня не было выбора — я должен был кем-то притвориться, чтобы узнать тебя лучше. Что же до той истории с Дженни… нет, это не было ложью, все это действительно было — я только добавил несколько деталей, чтобы ты не догадалась, когда это случилось. Я действительно полюбил девушку из нашей деревни, а потом меня соблазнила фея. Ты видела ее. Ты сама убедилась в силе ее чар.
— Фиона? Королева фей?
— Да! — воскликнул он. — Она выкрала меня, увезла из деревни. Я стал ее пленником. Она держала меня в стране фей так долго, что я перестал быть человеком, превратился в тень; только желание смертного могло позволить мне снова обрести плоть и только любовь смертного могла помочь мне обрести душу. Но я все-таки вырвался на свободу. Это случилось, когда феи были изгнаны из старого мира. Когда наш отряд направлялся к двери, я улучил удобный момент и бежал. Я пришел за тобой, Калли…
Перед моими глазами вновь замелькали картинки того, что я видела во сне: долгий, трудный переход, повсюду тающие фигуры моих спутников, темный силуэт всадника верхом на белом коне возле меня, его протянутые ко мне руки… Я внимательно посмотрела на Лайама. Те же темные глаза, те же руки… все повторилось. Я вдруг почувствовала, как железный ключ обжигает мне кожу. «Чтобы отправить его в Приграничье, поверни ключ вправо, — услышала я голос Брока. — Если повернешь влево, он вырвется на свободу.
— Ты хочешь сказать, что я — как бы это выразиться? — реинкарнация девушки, любившей тебя много веков назад? Поэтому ты остановил свой выбор на мне? Я напомнила тебе ее?
Лайам покачал головой:
— Ее душа живет в тебе и… Да, думаю, поэтому меня потянуло к тебе — вначале. Но потом я узнал тебя, настоящую, такую, какая ты есть, Калли Макфэй. В глубине твоей души живет та, древняя Калли, но ты — это не только она. Ты гораздо больше, чем она. И я полюбил тебя — такую, какой ты стала. Если ты любишь меня, я смогу снова стать человеком.
— Тогда я, наверное, не люблю тебя, — отрезала я, кивнув на железные браслеты у него на руках. — Иначе на тебе не было бы этих украшений.
Одинокая слеза скатилась у него по щеке.
— Нет. Ты не любишь меня, пока не любишь, но этого не долго осталось ждать. Я чувствую это.
Он с трудом поднял одну руку. Это было мучительно больно — я видела по его глазам, чего это ему стоило, — однако он поднял ее и потянулся к моему лицу.
«Он не сможет двигаться», — сказал Брок. Стало быть, если он по-прежнему способен двигаться, это значит, что железо не действует на него так, как должно было бы действовать. Может, это потому, что я почти успела его полюбить. Неужели же это так трудно — полюбить его по-настоящему? Ведь тогда он снова станет человеком и мы сможем быть вместе.
— Но ты обманул меня, — пробормотала я. И услышала, как дрожит мой голос; почувствовала, как моя решимость тает с каждой минутой. — Как я смогу тебе верить?
Я вытащила из-под рубашки висевший на шее ключ. Если я отпущу его на свободу, мы сможем по-прежнему быть вместе. Если я буду любить его, он вновь станет человеком. Он навсегда останется со мной, и ему не будет нужды высасывать из меня жизнь.
Уже вставив ключ в скважину на левом браслете, я вдруг спохватилась и заглянула ему в глаза.
— А как же студенты? — вспомнила я. — Как же Лиз? Ты питался их жизненной силой.
Его передернуло.
— Нет! — закричал он. — Я бы никогда…
— Тогда почему они вдруг начали слабеть? Флония — ты ведь видел ее каждый день? Ники — ты ведь ее навещал, верно? — Я внезапно похолодела, мысленно перебирая в памяти лица тех, кого видела в приемной больницы. — Все, кто заболел, учились в твоей группе! Ты часто проводил с ними дополнительные занятия. Ты высасывал из них жизнь!
От ужаса и омерзения у меня свело живот, к горлу подкатила тошнота. Я заглянула ему в глаза, пытаясь отыскать что-то, чтобы убедить себя, что я ошибаюсь, — и не нашла. В темных глазницах Лайама плескался мрак, а голос его, когда он попытался возразить, напоминал треск сухих веток на ветру.
— Нет, Калли, клянусь! Я не трогал студентов!
Но как я могла поверить ему? Он ведь все время мне лгал…
Я молча повернула ключ вправо. Лайам пронзительно вскрикнул. Его крик вошел в мое сердце словно раскаленный штырь. Руки у меня затряслись, но я, сцепив зубы, заставила себя поднести ключ к браслету на его правой руке, однако не успела: пальцы Лайама мертвой хваткой вцепились в мою руку. Почувствовав леденящий холод и боль, я едва не закричала.