– После того как арабы ободрали облицовку, за шесть веков пирамида разрушилась больше, чем за сорок предшествующих, если считать с точки зрения общепринятой египтологии, или за сто семьдесят, если вы разделяете взгляды Кайса.
– Печально, – соглашаюсь я. – А как они умудрились это сделать?
– Они решили, что им нужна эта облицовка, – Джекки встает на защиту давно усопших арабов, – для Аллаха.
– Еще печальнее, – добавляю я. – И в конце концов оскорбительно для того, кто решил послать нам эту каменную открытку.
– Арабам нужны были камни для восстановления Каира. Помнишь строительство дамбы во времена Насера?
И Джекки начинает рассказывать о том, как Насер затопил архитектурные сокровища при строительстве гидроэлектростанции. Вспоминая миллионы обездоленных, которых я видел в Каире, я вынужден согласиться, что поступил бы точно так же.
– Но снять облицовку – это совсем другое, – говорит Малдун. – Это все равно что умышленно совершить преступление, зная, что закон еще не вступил в силу. И теперь неизвестно, должно было послание дойти до нас или нет. Строители этой штуковины пытались передать сведения, важные во все времена. Формулу квадратуры круга или золотого сечения. Ни одна другая пирамида не содержит этих сведений. Они несут чисто личностную информацию, сводящуюся приблизительно к следующему: «Внимание, потомки! Пара строк, чтобы напомнить вам о том, что фараон Как-его-натон был величайшим воином, правителем и мыслителем, воплотившим в жизнь грандиозные замыслы, часть из которых изображена на соседних стенах. Его супруга тоже ни в чем ему не уступала». В Великой пирамиде вы не найдете ничего подобного. Никаких хвалебных иероглифов. Предполагалось какое-то другое, более универсальное послание.
– Может, оно и не исчезло, – замечает Джекки. – Может, за те миллиарды лет, которые нас разделяют, мы просто разучились читать.
– Или все это было лишь приманкой для арабов, – добавляю я. – И никакого послания не было вообще.
Я умею делать такие допущения в разговоре на любую тему и с любым собеседником.
Наше внимание привлекает шорох гравия, и, подняв головы, мы видим маленькую фигурку, выходящую из центрального входа и направляющуюся к нам.
– Пошли, – говорит Малдун. – За южной гранью есть место, где вас не найдут.
Мы с Джекки вслед за ним огибаем северо-восточный угол и начинаем двигаться вдоль западного основания. Становится темнее, так как огромное строение закрывает огни Каира. Малдун осторожно проводит нас через раскопки небольшого погребального храма, находящегося между тылом Великой пирамиды и восточной гранью ее не менее величественной соседки – пирамиды Хефрена.
– Видите там черный шар?
Малдун указывает вниз по направлению Гизы. В четверти мили от нас я различаю какую-то округлую форму.
– Это затылок Сфинкса. – Он садится, повернувшись лицом к зловещему силуэту. Джекки располагается лицом на восток, глядя на мигающие огни Каира. Я выбираю камень со спинкой, с которого видна вся троица пирамид, называемых в туристических буклетах «Группой Гизы». Можете свериться с изображением на пачке сигарет «Кэмел».
Вдалеке на западе виднеется маленький Микеринос. Ближе – пирамида Хефрена, вершина которой сохраняет венец облицовки. Она почти так же велика, как ее знаменитая сестра. К тому же она была построена на более высоком плато, чем Великая пирамида, и поэтому ее основание на несколько футов выше над уровнем моря. По своим размерам она ничем не отличается от Великой пирамиды. Однако, как замечает Малдун, лишена надменной дерзости. Венец обшивки на макушке, оставленный арабами, придает ей комический оттенок, делая похожей на мультяшную гору из Диснейленда. Пирамида Хефрена столь же невероятно огромна и потрясает своей каменной кладкой, и тем не менее она не приковывает к себе взгляда. Он все время возвращается к другому безверхому шедевру…
– А что это за темная расщелина? – спрашиваю я Малдуна. – Черный ход в Великую пирамиду?
– Полковник Говард Вайс так и думал году в тысяча восемьсот сороковом. Именно он вскрыл помещения над царскими покоями и обнаружил картуш Хуфу.
Именно обнаружение имени Хуфу в верхних помещениях сильнее всего ударяет по версии Кайса.
– Полковник был большим специалистом по взрывчатке, к тому же на него работал араб по имени Дуэд, занимавшийся продажей пороха и гашиша. В результате многолетнего общения с этими взрывчатыми веществами Дуэд окончательно оглох, зато приобрел некоторые познания в области ведения раскопок. Как и Вайс, он считал, что должен существовать другой вход в пирамиду, который можно найти, если правильно скомбинировать его любимые вещества.
Ветер утих, и наступила полная тишина. На мгновение мне показалось, что из-за юго-западного угла появилась какая-то фигура, направляющаяся к нам, но она тут же растворилась в бездонной мгле.
– После одного такого взрыва с коротким взрывателем полковник уже решил было, что навсегда лишился своего специалиста. Однако через пару дней Дуэд очухался и рассказал о явившемся ему видении: прямо напротив центральной двери расположен черный ход. Простота этого откровения заинтересовала доброго полковника.
Я вдруг замечаю, что все лаявшие в Гизе собаки внезапно умолкли.
– И хотя старина Говард Вайс знал, что ни в одной из пирамид не существует южного входа, на всякий случай он решил обойти ее и проверить – на это всего-то требовалась пара бочонков пороха:
– И он что-нибудь обнаружил? – интересуется Джек.
– Камни. Потому это отверстие называется «Бесплодным углублением Вайса».
– Так я и знал, – говорит Джек.
– Он уволил Дуэда и перебрался к Микериносу, где якобы обнаружил саркофаг с мумией фараона, однако корабль с ней по непонятным причинам затонул по дороге в Англию, и Говард Вайс лишился своей находки. Эта бессмысленная дыра и верхние помещения стали единственным, что он мог предъявить после пяти лет своих раскопок и взрывной деятельности. Кстати, одно из помещений оказалось заполненным таинственной черной пылью.
– Да? И что это было?
– Когда наука смогла ее проанализировать, оказалось, что это прах миллионов жуков.
– Потрясающе. – Джекки встает и поправляет галстук. – Это воодушевляет меня на то, чтобы вернуться в гостиницу и перебить всех комаров. Сообщи мне, если узнаешь что-нибудь полезное.
После ухода Джекки Малдун посвящает меня в некоторые подробности своей биографии. Воспитанный правоверными родителями в духе учения Эдгара Кайса, Малдун был переполнен таинственными теориями, пока не встретился с Енохом из Огайо, перевернувшим его мировосприятие.
– Он приехал к нам в город, расставил палатку и принялся составлять гороскопы и наносить татуировки, а по вечерам проводил собрания. Он вводил себя в транс и отвечал на разные вопросы от лица Рея-Торла, который был сапожником в Мю. Потом, когда бизнес пошел на спад, Рей-Торл перебрался в Атлантиду и стал нелицензированным генным хирургом, так что в конечном итоге ему пришлась бежать из города, и окончил он свою жизнь в Египте, помогая Ра-та строить пирамиду.
– Обалдеть. Ну и что он вам рассказал?
– Ничего особенного. Приблизительно то же самое, что говорит Кайс и другие пророки: что двухтысячелетняя эпоха Рыб заканчивается, а за ней последует Конец света, который, скорее всего, наступит в последней четверти этого века. Рей-Торл называет его Аподосисом, а Енох – Бурей дерьма.
– В последней четверти?
– Плюс-минус десять-двадцать лет. Но в любом случае скоро. Поэтому сторонники Кайса так и стремятся обнаружить этот потаенный храм. Считается, что в нем должны содержаться данные о предшествовавших Бурях дерьма, а также сведения о том, как в них уцелеть. Однако…
Я чувствую, что Малдун вряд ли обсуждает эту тему со своими студентами в университете.
– …все должно совпасть, чтобы найти его: время, положение Земли, орудия.
И, глядя на черную выпуклость головы Сфинкса, он наизусть цитирует одно из самых известных предсказаний Кайса: «Когда солнце поднимется из вод и линия светотени упадет между лапами Сфинкса, поставленного хранителем и стражником, когда исполнится срок и начнут происходить перемены в жизни человечества, можно будет войти туда, куда закрыт вход из помещений рядом с правой лапой Сфинкса. Тогда между Сфинксом и рекой…»