Он останавливается неподалеку от пруда в тени деревьев, соскальзывает с вращающегося водительского кресла и направляется в глубь своего дома на колесах.
– Иди сюда. Давай дернем и проанализируем ситуацию в мире. – И он растягивается на полосатой водяной кровати, как эфиопский набоб.
День наливается сочной мякотью. Свисающий испанский мох шуршит по крыше автобуса. Перси вместе с моими детьми плещется в пруду, и до нас сквозь качающиеся ромашки долетают их крики и смех. Мы с Макелой потягиваем «Дос Эквис» и спорим о том, о сем. Однако когда мы переходим к четвертой бутылке и приступаем к обсуждению стран Третьего мира, кто-то принимается стучать в дверцу.
Макела открывает ее, и в автобус всовывается мой девятилетний сын Квистон с расширенными от ужаса глазами.
– Папа! – кричит он с подножки. – Перси обнаружил в пруду чудовище!
– Какое чудовище, Квис?
– Огромное… сидит на самом дне рядом с водокачкой!
– Скажи, что через некоторое время я приду и вытащу его, – отвечаю я.
– Ладно, – и он бросается обратно, мелькая в траве развевающимися светлыми волосами. – Перси, папа его достанет! Мой папа достанет его!
Я смотрю ему вслед и ощущаю себя самым настоящим отцом. Подошедший Макела останавливается рядом.
– А тебя это не тревожит, папочка? Такая безоглядная вера?
– Нет, не тревожит, – отвечаю я ему с абсолютной серьезностью. Мне хорошо. Я вижу, как к амбару подъезжают мои друзья и родственники. Я слышу потрескивание динамиков, которые подключает Доббс. Я вижу новые кедровые столбики вокруг кораля и голубей, расхаживающих с важным видом по свеженатянутой проволоке. И над всем этим витает Слава Прежней Страны.
– Я верю в эту веру, – говорю я.
– Серьезно?
И на этот раз я отвечаю без промедления:
– Да, серьезно.
Мы пьем пиво, выслушиваем старые доводы друг друга и наблюдаем за тем, как съезжаются гости. Буян со своими детьми, Бадди со своими. Миккельсены и Бутковичи. Женщины носят на кухню продукты, дети бегут к пруду, мужчины чинно направляются к автобусу. Хвастун тащит ящик богемского пива. Через час потребления тепловатого пива и политической дискуссии Доббс выбрасывает в окно наполовину полную бутылку.
– Ну, хватит этой пены и шума из-за пустяков, – заявляет он прямо в лицо Макеле. – Пора перейти к чему-нибудь более крепкому!
Поскольку Макела занимался этим бизнесом, у него всегда была при себе приличная заначка. Он приподнимается со своей полосатой лежанки, направляется в переднюю часть автобуса и торжественно извлекает откуда-то из-под сиденья металлическую коробочку. Это набор для рыболовной наживки с разными полочками, открывающимися как лестница, – все разделены перегородками и имеют свои наклейки. Из маленького отделения с надписью «Искусственная Королевская муха» Макела вынимает черный брусок размером с мячик для гольфа.
– Афганский, – замечает он, катая его между пальцами, как яйцо в курятнике.
Он щедро отщипывает от него кусок и разогревает на газовой зажигалке. Достаточно размягчив, крошит его в свою индейскую трубку мира и раскуривает. Но как только появляется первый прозрачный дымок, на подножке появляется Перси, который умудрился унюхать запах аж у самого пруда.
– Ага! – заявляет он, двигаясь по проходу и потирая руки. – Как я вовремя.
На нем большая ковбойская шляпа Квистона, чтобы уберечь нос от дальнейшего загара, а шея по-техасски обвязана ярко-желтой банданой. Он плюхается на подушки и переплетает пальцы на затылке – прямо как один из нас. И когда трубка возвращается к Макеле, он передает ее Перси, который выдувает целое облако дыма. Дэви отказывается.
– Слишком умиротворяюще действует, – поясняет он, открывая следующую бутылку пива. – А мы живем в грозовое время.
– Поэтому мы с Перси и сматываем удочки.
– Как я слышал, в Канаду? – спрашивает Доббс.
– Именно, – отвечает Макела, снова набивая трубку. – Будем организовывать там убежище.
– Для уклонистов, – бормочет Дэви.
– Согласись, Дэйв, – дипломатично пожимает плечами Доббс, – что патриоты и фанатики не нуждаются в убежищах.
Ф. К. Доббс служил в Гонг-Конге в начале нашей бесславной «полицейской акции» и летал на вертолете над осиными гнездами гонгконговцев. Через четыре года он был уволен в запас в чине капитана с медалями, почетными грамотами и полным сундучком бирманской зелени. Среди нас он был единственным ветераном, но при этом его ничуть не смущало планировавшееся Макелой дезертирство, особенно учитывая умиротворяющее действие гашиша. Дэви же замысел Макелы раздражал все больше и больше. Это было видно по тому, как он все глубже задумывался над своим пивом. И когда трубка Макелы снова дошла до него, он отшвырнул ее сжатым кулаком.
– Я предпочитаю добрую старую огненную воду от Великого Белого Отца, – рявкнул он. – Эта фигня только в сон вгоняет человека.
– Я не сплю со вчерашнего полудня, – спокойно откликнулся Макела, забирая трубку. – У меня что, сонный вид?
– Наверное, жрал какие-нибудь таблетки или снежок нюхал всю дорогу, – огрызнулся Дэйв. – Видал я таких на тренировках.
– Ни таблеток, ни снежка. Разве что пара затяжек похожей фигни. Зато могу поспорить, что ни у кого из ваших великих белых отцов не хватит пороху на то, что я собираюсь сделать.
– У меня хватит! – вмешался Перси.
– Да иди ты! – оттолкнул его Дэви, надвинув ему на глаза шляпу. – Ковбой недоделанный!
Я встаю между Дэви и Макелой:
– Можно мне попробовать? На что это похоже?
Макела молча отворачивается, достает из шкафчика глиняный самовар и зачерпывает из него щепотку сушеных зеленых листьев.
– Ничего особенного, – улыбается он. – Обычный мятный чай…
Он высыпает щепотку в трубку и достает из отделения с надписью «Крючки на поводках» бутылочку.
– …и немного С. Т. П., – добавляет он, осторожно отвинчивая пробку.
– Ик, – говорит Бадди.
– Вот именно, – подтверждает Макела.
Никто из нас еще не пробовал этого наркотика, но все мы о нем слышали – сильный наркотик, разработанный вояками для внесения разброда в ряды неприятеля. Однако после опытов на несчастных морских свинках его производство было приостановлено, так как выяснилось, что вместо замешательства он вызывает концентрацию внимания. Счастливчики, которым довелось его попробовать, утверждали, что он не только обостряет сознание и удваивает силы, но еще и рассеивает иллюзии.
А этого нашим воякам уж никак не нужно даже по отношению к собственным солдатам.
Вид бутылочки порождает в автобусе неловкое молчание. Даже мох перестает шуршать по металлической крыше. Все наблюдают за тем, как Макела вытаскивает из пучка своих волос длинный нож с очень тонким кривым лезвием, набирает на его кончик немного белого порошка и высыпает в трубку, набитую мятой. После трех таких щепоток он подносит трубку к губам и замечает:
– Вот, смотрите.
Макела подносит к трубке длинный голубой язык пламени из зажженной зажигалки и глубоко затягивается, прикрыв глаза. Не проходит и нескольких секунд, как глаза его открываются, зрачки сужаются и начинают весело поблескивать, как обычно, лучась остроумием. Он выдыхает дым и передает трубку моему кузену. Дэви отводит глаза в сторону и качает головой.
– Не для меня, – бормочет он.
– А вот я, пожалуй, попробую, – говорю я, чувствуя себя обязаным защитить честь семьи. – Из научного интереса.
Мы наблюдаем за тем, как Макела, раскачиваясь и напевая что-то невразумительное, набивает трубку. Руки его танцуют и жестикулируют. Когда он поднимает маленькую чашу, в окно врывается пыльный солнечный луч, от которого зеленое стекло начинает светиться. Волоски на моих руках встают дыбом. Я откашливаюсь и бросаю взгляд на брата.
– Ты присоединишься? Попробуешь эту суперштуку?
– Ни за что. Пойду готовить сухой лед для клеймения. Пошли, Перси, – хоть научишься чему-нибудь.
Бадди встает и, подталкивая перед собой Перси, направляется к двери. Я смотрю на Доббса, но он тоже поднимается.
– Пойду, пожалуй, закончу там со звуком. Буян должен забрать бочонок у Счастливчика, а Хвастуну надо отлить. Так все по очереди продвигаются вперед и выходят из автобуса, оставляя меня наедине с Макелой.