Блинг объясняет, каким было потрясением, когда в один прекрасный день ворота запретного рая распахнулись и всех начали впускать внутрь, но тут мистер Муд перебивает его и задает вопрос о марафоне.
– Как вы угадали? Я действительно бегун, – отвечает Блинг. – Один из местных героев. Уже три года бегаю за Пекинский университет. Приходите как-нибудь посмотреть, Муд, будете моим гостем.
– Бегун на длинные дистанции?
– Пять и десять тысяч метров. И рекордсмен в беге на полторы тысячи метров.
– Так, значит, вы будете участвовать в завтрашнем соревновании?
– Увы. Завтрашним героям придется бежать без Би Винг Лу.
– Неужели вы даже не подавали заявку, проживая в Пекине и будучи таким энтузиастом бега?
– Отбор участников производился спортивным комитетом, мистер Муд, если вы забыли.
– Ах, действительно, – вспоминает Муд. – Совсем вылетело из головы. Сочувствую, мистер Ву.
Блинг опускает на глаза синие очки и изучающе смотрит на Муда – невозможно определить, что скрывается за его сдержанной улыбкой – снисхождение или сочувствие.
– Уговорите комитет устроить забег на полторы тысячи метров вокруг Тянь-ан-Мыня – это что-то вроде Пятой авеню в Нью-Йорке – и вы увидите, как я буду рвать свои маленькие желтые яйца.
– Интересно было бы посмотреть.
Редактор, пытаясь прийти на помощь Блингу, спрашивает, нельзя ли съездить в кампус, посмотреть на стадион – вдруг там кто-нибудь тренируется. На этот раз возражает Блинг, а Муд относится к просьбе вполне лояльно. Ему все равно надо подготовиться к банкету, заявляет он, но он не видит причин, по которым мистер Ву не мог бы их отвезти к беговой дорожке. Все замирают от этого неожиданного поворота с чувством легкой неловкости. Когда Муд просит остановиться и выходит у голого кирпичного здания, Блинг теряет всякое самообладание.
– Это Бюро иммиграции!
– Интересно, кого он там ищет? – спрашивает фотограф.
– Не могу сказать наверняка, но готов поспорить с вами на доллар, что это кончится каким-нибудь Мудозвонством, – с горестным видом говорит Блинг.
Однако спорить с ним никто не хочет. Оставшуюся часть пути все проводят в гробовой тишине.
Несмотря на веселую студенческую суматоху, кампус производит такое же мрачное впечатление, как нависшее над ним свинцовое небо. Никаких лужаек, все та же грязь, которая окружает большую часть домов в городе. Ряды серо-зеленых эвкалиптов затеняют дорожки, придавая им вид подводного царства, чему способствуют угрюмые взгляды рабочих, живущих тут же. Блинг объясняет, что между ними и студентами постоянно происходят стычки. И те и другие вспарывают друг другу шины велосипедов, насилуют женщин. И те и другие считают друг друга ленивыми и надменными. Разница лишь в том, что одни более образованны. Положение студентов было бы и вовсе плачевным, если бы не защита полиции. «Из сорока тысяч местного населения лишь восемь тысяч учатся в университете».
– Похоже, между пролетариями и учащимися существует несправедливая диспропорция.
– В Китае так было всегда, – мрачно заявляет Блинг.
В ожидании завтрашнего марафона никто не тренируется, зато по спортивному залу с цементным полом в поисках ключа от раздевалки бродят три китайских бегуна и австралийка. Блинг объясняет им, как вскрыть замок, и предупреждает, что пропустит тренировку. Редактор спрашивает, нельзя ли сделать несколько снимков. Блинг неохотно спускается по тускло освещенной цементной лестнице и указывает на треснувшую деревянную дверь. Девушка ковыряется палочкой в замочной скважине. Блинг приходит ей на помощь, открывает дверь и зажигает свет. Это лишенная окон цементная камера с маленьким столом и кушеткой. Металлический стержень, воткнутый в косяк, увешан десятками рваных спортивных костюмов.
– Это наша раздевалка, – говорит Блинг. – Правда, круто? А здесь, – он достает из-под кушетки картонный ящик, – хранится наше снаряжение.
Ящик набит разрозненными потрепанными шиповками; рядом лежат бамбуковые палки, ядро для толкания и диск.
– А там еще копье, на котором проветриваются костюмы, – поясняет девушка.
Оказавшись на улице, Блинг опускает на глаза очки и направляется к выходу.
– Теперь вы понимаете, почему Китай не блещет своими спортивными успехами?
Когда они подходят к воротам кампуса, выясняется, что их автобус уже уехал. Вместо него стоит огромный черный лимузин русского производства под названием «Красный флаг». Он напоминает нечто среднее между «паккардом» и «панзером». Вышедший водитель кланяется и вручает им записку и четыре приглашения на тисненой бумаге.
– Это от Муда. Он пишет, что автобус ему понадобился для других дел, но этот дипломатический лимузин довезет вас до гостиницы, чтобы вы переоделись, а потом отвезет на банкет в Большой зал. Четвертое приглашение для мистера Ву, и Муд просит, чтобы мы ему передали, что для него специально зарезервировано место.
– Черт! Черт! – взрывается Блинг.
Возможно, это самый роскошный банкетный зал в мире, и уж точно самый большой. В нем можно было бы играть в футбол, и еще хватило бы места для зрителей и раздевалок.
Днем вокруг всегда много народу, люди приходят взглянуть на грандиозность этого строения. В этот же вечер собралась особенно большая толпа, так как внутри происходило два крупнейших события – банкет участников Пекинского марафона и торжественный обед в честь приезда президента Того Гнассингбе Эйадемы. Для страны, все еще живущей в отсутствие компьютерных игр, это было очень круто.
Люди стояли на цыпочках за ограждением в надежде увидеть что-нибудь экзотическое – прославленного атлета или африканского вождя, уже не говоря о лимузинах. Естественно, они были разочарованы видом первого пассажира, вышедшего из большого черного седана, – яйцеголового китайца в обычной спортивной куртке. Следующий пассажир был намного интереснее – здоровенный бородатый западного вида иностранец, а следующий – еще лучше и еще больше. Что касается последнего явления из глубин русского лимузина, то от него немеют даже самые заядлые зеваки. Рост и размеры этого гостя не поддаются никакому описанию, а его торс обмотан внушительного вида аппаратурой, выглядящей как экипировка древних разбойников. После такого зрелища многие из зевак, полностью удовлетворившись увиденным, тут же отправляются по домам.
Четверка журналистов опаздывает. Пиршество уже началось. Гул голосов, как шум водопада, соблазнительно разносится по отделанным мрамором коридорам. Когда американцы наконец добираются до стоящих у дверей ваз высотой в десять футов и охранники проводят их в зал, их охватывает такое же изумление, как толпу на улице – при виде их самих. Огромный, как ангар для самолетов, зал заставлен сотнями столиков, за которыми сидят тысячи гостей. Вокруг каждого вьется с десяток официантов, подливающих напитки, убирающих пустые тарелки и приносящих новые, которые возникают, словно по мановению волшебной палочки.
Метрдотель проводит их к столу, за которым их появления уже учтиво ожидают восемь присутствующих – два африканца среднего возраста со строгим выражением лица и в столь же строгих костюмах, два убогих пекинца в суньятсеновских френчах, красивая женщина восточного типа и еще два китайских бегуна со своим тренером. При их приближении все встают и протягивают руки. Женщина переводит.
Африканцы представляются как танзанийские тренеры. А их мрачное настроение объясняется тем, что их спортсмен не смог вылететь из Танзании и прибыть на предстоящие состязания – они решили прийти на банкет, поскольку места для них уже были зарезервированы, но на следующий день, не дожидаясь старта, собираются отбыть на родину. Убогая парочка – журналисты из «Китайского спорта» – вялой, но вполне объективной газетки, издающейся на английском языке. Бегуны оказываются односельчанами из отдаленной провинции – они несколько отличаются от остальных китайцев – лица у них более плоские и смуглые, а в выражении глаз есть что-то цыганское. Тот, что повыше и постарше, расплывается при знакомстве в улыбке, обнажающей лишний зуб посередине, который может соперничать со всеми достопримечательностями, увиденными за день; однако это его ничуть не смущает. Тот, что пониже, столь же застенчив, сколь его приятель развязен, – он то и дело опускает длинные ресницы, расстегивает и застегивает свою куртку. Их тренер замкнут и необщителен.