– Надо же мне получить хоть какое-то представление, а то я уже столько слышал об этом.
Мы перешли в гостиную и начали ждать – у всех нас уже был некоторый опыт в этом деле. Женщины ушли в торговый центр. Время клонилось к вечеру. Помню, мы смотрели по телевизору последний бой Фулмера против Базилио. Потом вернулись женщины, и заглянувшая к нам мама спросила: «Кто побеждает?»
– А кто дерется, ты знаешь? – с хулиганской ухмылкой осведомился папа.
Однако через час никакой ухмылки на его лице уже не осталось. Он с отчаянным видом ходил взад и вперед по комнате, то и дело встряхивая руками, словно они были мокрыми.
– Эта чертова гадость просочилась в мои нервные окончания! – Может, это и стало причиной его заболевания? Мы все не могли отделаться от этой мысли.
К концу того ужасного вечера папа уже клялся:
– Если вы попробуете производить это дерьмо, я на четвереньках доползу до Вашингтона и потребую, чтобы оно было запрещено!
Позднее он согласился, что результаты эксперимента не могут считаться достоверными, но поклялся, что больше никогда не станет его повторять.
– Никогда, – повторял он. – Только если меня припрут к стенке и приставят нож к горлу!
Приблизительно это и произошло в том сентябре.
Мы втроем долетели до Феникса, взяли напрокат «виннебаго» и двинулись в Мексику – Бадди за рулем, а мы с папой – решая, какую музыку поставить: Рей Чарльз вполне клево, зато от Боба Даппы и Фрэнка Зилана мозги начинают лучше работать.
Чем больше мы продвигались на юг, тем становилось жарче. А вместе с повышавшейся температурой разгорались страсти. Нас уже десять раз лишали наследства, и столько же раз папа требовал довезти его до ближайшего аэропорта, чтобы он мог вернуться из этой крысиной дыры в цивилизованный мир. Однако всякий раз, когда мы останавливались на ночь, он утихомиривался. Ему даже начало нравиться мексиканское пиво.
– Но свою наркоту держите при себе, – предупреждал он. – Может, тело мое и расклеилось, зато с головой у меня, слава Богу, все в порядке.
Когда мы достигли Пуэрто-Санкто, папа выбросил уже все кассеты, а Бадди приобрел какие-то фармацевтические возбудители. Настроение у всех было превосходное. Я хотел въехать в город, сидя за рулем, и, не успев свернуть на первую за сотни миль мощеную улицу, тут же наскочил на выступавшую крышку люка, которая пробила дыру в нашем бензобаке. Мы вполне могли бы доползти до гостиницы, но папа воспротивился, заявив, чтобы мы с Бадди пешком отправлялись в город, пока он посторожит машину.
– Дайте-ка мне пару своих таблеток перед уходом, – проворчал он, – чтобы у меня были силы сражаться с местными негодяями.
И мы отдали ему риталин. Потом доехали до самого большого гаража, который нам удалось отыскать, и оставили его с машиной. Мы с Бадди пешком перешли через реку, добрались до города, сняли номер в гостинице на берегу, а потом просадили сорок баксов, пытаясь купить килограмм самой лучшей травки, которую я когда-либо курил. Продавала ее какая-то хиппи, у которой не было ничего, кроме загара и моря обещаний.
Мы прождали ее три часа и плюнули. По дороге обратно на окраине города мы наткнулись на одно местечко, где выдавали закись азота в канистрах. Мне хватило знания испанского, а у Бадди было достаточно удостоверений о том, что он является владельцем маслобойни, так что в результате мы уговорили выдать нам одну канистру. К тому моменту, когда мы надышались газом в ближайших зарослях и вернулись обратно, бак уже был снят, запаян и поставлен на место, а папа не только знал поименно всех обитателей гаража, но и был в курсе их семейной жизни, несмотря на то, что они владели английским приблизительно так же, как он испанским. Он даже успел заключить сделку на приобретение прыгающих бобов.
– Хорошие люди, – заметил он, устраиваясь на заднем сиденье. – Совсем не ленивые и простые. А что это у вас в синей канистре?
– Закись азота, – ответил Бад.
– Надеюсь, она может подождать, пока я не доберусь до постели.
Большую часть следующего дня мы проспали. К тому моменту, когда мы приняли душ, побрились и сели на террасу наслаждаться завтраком, солнце, напоминающее мексиканское глазированное печенье, уже спускалось в залив. Папа потянулся и зевнул.
– Ну ладно… и что же у вас есть?
Я достал весь свой арсенал:
– Травка, гашиш и диметилтриптамин. Это курят, но действие у них кратковременное.
– На пятнадцать раундов с Карменом Базилио? Я не курил с тех пор, как меня вырвало на собственного деда. Так что там было в этой канистре?
– Веселящий газ, – ответил Бадди.
Естественно, эта канистра была знакома человеку, который тридцать пять лет занимался рефрижераторами.
– Клапан открывается налево или направо?
Я протянул канистру, но ему не хватило сил повернуть клапан. Тогда этим пришлось заниматься мне. Сначала я сделал это для папы, потом для Бадди и, наконец, для себя. Я трижды повторил эту процедуру прежде чем сесть. А потом наступил приход – у этого старика и его двух взрослых сыновей одновременно, как это иногда бывает. Он был не то чтобы очень крутым, но очень приятным… в конце путешествия, на краю континента, когда солнце садилось в море и настал полный штиль, и где-то на берегу громко и отчетливо залаяла собака… три странствующие души на мгновенье смогли соприкоснуться друг с другом в Мексике, в чем им было отказано законодательством гринго. Затем папа потянулся, зевнул и поинтересовался, как при таком штиле будут перемещаться буера.
– Пойду-ка я в койку. С меня довольно. Когда я перебираю, у меня мозги отказывают.
Он встал и двинулся к кровати, сшибая с места все, что еще стояло ровно. Нельзя сказать, чтобы он ушел, оставив нам свое благословение – он ясно дал понять, что чем бы мы там ни занимались, он в этом участвовать не будет, но спасибо и за то, что он уже не собирался ползти в Вашингтон, чтобы положить этому конец.
Он открыл решетчатую дверь, вошел в темную комнату, и через мгновение его голова появилась снова.
– И вам, ребята, советую не слишком жать на газ, – произнес он таким голосом, каким никогда не говорил ни с одним из нас и которым мог бы обратиться разве что, скажем, к Эдварду Теллеру. – Потому что откос может оказаться крутым. И стоит не нажать на тормоза, как все закончится.
И вот это-то больше всего мне и напомнил Автомобилист. Как и папа, он знал, что откос может оказаться крутым. Но он не собирался жать на тормоза. Или уже не мог этого сделать. Он слишком долго тянул на себе всю эту обузу и теперь не мог ее бросить, чтобы свободно покатить по чужеземному пляжу. Когда сбрасываешь с себя тяжелый груз, лучше сразу заменить его на какой-нибудь другой, не менее тяжелый, чтобы компенсироваться, а иначе можно рехнуться.
– Может довести до умопомрачения! – сообщает мне Автомобилист на почте, на которую я зашел, чтобы выяснить, нет ли каких-нибудь сведений о прыгающих бобах. Он стоит там, загорелый и озадаченный, держа в каждой руке по листку бумаги. При виде меня он вручает мне оба, словно я его бухгалтер.
– Я рад, что она уехала, пока мы окончательно не рассорились. Я думаю, ее довели все эти джунгли. Так ей и надо – она сама захотела сюда приехать. Такие вот дела, Рыжий. – Он философски пожимает плечами. – Старуха сбежала, зато прибыла коробка передач.
Я замечаю, что один из листков является извещением о получении посылки из Аризоны. Второй представляет собой подставку для стаканов из гостиницы де Санкто.
«Когда ты получишь это, меня уже не будет. Наши пути разошлись. Твоя любящая жена».
«Любящая» зачеркнуто. Я выражаю ему свои соболезнования. Но он говорит, чтобы я не брал в голову, так как все это ерунда.
– Она и раньше выкидывала подобные штучки. Может, сходишь со мной на автобусную станцию и поможешь, а я куплю тебе завтрак? Чиф!
Старый пес вылезает из-под стола и плетется за нами на залитую солнцем мощеную мостовую.
– Сотни раз выкидывала такие штучки… правда, за границей этого с ней еще никогда не было.