"...Вершины цепи снеговой,
Светло-лиловою стеной
На чистом небе рисовались,
И в час рассвета одевались
Они румяной пеленой;
И между них, прорезав тучи,
Стоял, всех выше головой,
Казбек, Кавказа царь могучий..."
Неловко поднявшись с места, на котором мне удалось заснуть вчера ночью под трепетную, эфемерную, почти что квантовую мелодию огня, я побрела к двери, толкая её плечом и вываливаясь, сонная и растрёпанная, прямо в объятия морозных предрассветных сумерек.
Первые лучи солнца ворвались в ещё тихо спящий мир. Словно воины света они растерзали густую пелену ночи, растворяя без остатка страхи и грезы. Солнечные стрелы будто пронзили меня в самое сердце, оставляя восхищённой, обескураженной. Я смотрела на мир, а мир - на меня. Это был мой первый осознанный рассвет, когда я стояла на своих ногах, прижимая ладони ко вздымающейся груди. Как и раньше той ночью, меня окутывал терпкий аромат табачного мёда. Он шел как будто бы из той дали, в которой суровые горы-исполины становились лишь бледно-зелёным туманом, уносимым ветром перемен.
Зелёное, зелёное Омало, изумрудно-ослепительное в своей красоте, закрытое, запрятанное, забытое. Воздух здесь, словно эфир, наполненный чистой, окрыленной любовью. Я вдыхаю его - вдох, моё тело трепещет от сладости забвенного утра, и выдох - пар клубится подле; морозно, до горячей дрожи во всём теле.
Хочется улыбаться, на душе в эти утренние часы покой, такой тихий, как горное озеро; а я - внутри гармоничной обители Света, именуемой Тушетией. Взгляд нечаянно срывается с горных хребтов и приземляется на бренную землю. Там, в ультрамариновой синеве нетающих снегов, я встречаюсь с глазами, полными неприкрытого любопытства. Меня бросает в жар, и я неосознанно дышу глубже. Какие прекрасные, какие бездонные глаза. Я прошу тебя, не ведись на чарующий свет этих глаз! Не ведись на горько-сладкие улыбки и проникновенные взгляды. На статную фигуру, на прекрасные чёрные кудри, будь же разумна!
"... Её божественный хранитель:
Венец из радужных лучей
Не украшал его кудрей.
То не был ада дух ужасный,
Порочный мученик - о нет!
Он был похож на вечер ясный:
Ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет!.."
Я так ошеломлена, что снова не могу даже моргать. Тагар молчаливо наблюдает за мной. Порыв утреннего ветра натыкается на его широкую оголённую спину. Капельки пота катятся по острым ключицам, растворяясь где-то на уровне тёмных сосков. Живот напряжен от холода и несколько змеек вен, выползая из-под резинки штанов, пульсируют на морозе. Мышцы на спине перекатываются с каждым его продуманным движением.
Солнечные лучи, неожиданно сбросив сдерживавшие их оковы, вдребезги разрывают холодную тишину, свет льётся как из рога изобилия, и в дымке этого света мужчина предстаёт мне древним божеством, утопающим в ореоле бледно-золотистого нимба рассвета. Он улыбается так открыто, что хочется поверить ему, довериться ему.
- С добрым утром, - низкий голос перекатывается меж моих рёбер, оседая оглушёнными бабочками в животе.
Теплота новорожденного света гладит по замёрзшей щеке, и я улыбаюсь в ответ.
- Доброе утро! - звонко, запуская вибрации колокольного звона в недра многовековых стражей Кавказа.
Цыган усмехается и наклоняется за поленом, чтобы снова вонзить в него острие топора. Я кутаюсь в его куртку, инстинктивно прижимая руки к груди. Он замечает это краем глаза, но молчит.
- И, -неловко начинаю я, переминаясь с ноги на ногу, - тебе не холодно, -больше утверждение, нежели вопрос.
Он кивает, отбрасывая в сторону порубленные дрова, его кудри элегантно следуют за поворотами головы, обрамляя смуглое лицо так, как дорогая рама обрамляет ценную картину.
- Я родился на севере, это у меня в крови, - я внимательно впитываю в себя ноты его горьковато-пикантного голоса; а ведь и правда, я ничегошеньки о нём не знаю, кроме имени. Имени…
- Меня зовут Тамара, - пытаясь сжать на груди кулаки, робко поднимая взгляд. Он не пугал меня, нет, но я испытывала определённую степень застенчивости и благоговения перед ним.
Он качает головой. Улыбается.
- Я знаю. Ты не совсем мне понятна, Тамара.
Неожиданно. Я задумываюсь, пытаясь перевести свой внутренний фокус с недавнего разговора "ни-о-чем" на некую конкретику. Моё имя в его губах звучит слишком уж по-родному, трепетно, как никогда до этого не звучало. «Да, ты мне тоже», - хочется сказать в ответ. Любопытство, страх, робость, интерес, - всё это во взгляде на него.
- Лови, - кидает мне лёгкую, как пушинка, охапку мяты с чабрецом, перевязанную грубой сиреневой нитью.
- Я сделаю чай? - неуверенно, вдыхая полной грудью запах лета, высушенного в зелени.
Тагар разбивает очередное бревно на мелкие щепки и вонзает с размаху топор в пенёк; отряхивает руки от стружки, и тянется к порубленным дровам.
- Нет, кинь на стол, я занесу дрова и сделаю сам.
Я семеню обратно к двери, улыбаясь солнышку. В руках букет из трав, и чувство такое, будто я прожила с этим человеком всю жизнь. Обычно знакомишься с кем-то и ощущаешь себя неуверенно, неуютно, а здесь лишь комфорт и благоговение внутренней лёгкости и свободы.
Скидываешь ботинки в прихожей. Дом большой, просторный, хоть и старый. Два этажа, а на втором тёплая спальня, она на глухую зиму. В пристройке традиционная родовая башня, там никто не живет, но лестницы стоят, будто бы на всякий случай. Жизнь кипит на первом: у стены камин, кровать и диван, на полу медвежьи шкуры и старые ковры, занавески нежно-розовые, а сверху более плотные, почти чёрные, и ставни изнутри железные - это на случай лавины. Мебель деревянная, кажется, будто самодельная, от неё пахнет сосной, запах меня будоражит, хочется внутренне улыбаться. Я босиком по ковру, заглядывая на кухню, которая выходит окнами на другую сторону - в лес, под окном следы неизвестных мне зверей, но, судя по следам, зверь не крупный. Я лью воду в чайник из ведра. Ведро тяжёлое, а руки болят и слабнут, но я упряма. На пол пути ведро перехватывают сзади.
Шумное, глубокое дыхание в затылок и холодный жар мужского тела накрывает волной, до дрожи, это непередаваемое словами интуитивное чувство нахождения другого человека в поле твоей ауры. Энергии мешаются, сплетаются друг с другом и в промежутке меж телами, когда ни одно не прикасается к другому, кажется, что нет расстояний, и сердца бьются одно в одно, быстро, громко. Ведро я, конечно же из рук выпускаю, оборачиваюсь. Пугаюсь от того, как близко. Я чувствую его.
- Ну я же сказал: сделаю сам, - качает головой, в его голосе добрая насмешка, а я просто хочу быть хоть чем-то полезной. Он вздыхает, словно читая мои мысли.- Вам, девушкам из больших городов, видимо, чуждо это.
- Что это? - я выныриваю из кольца его рук и позволяю своим глазами любоваться смуглой спиной, покрытой татуировками мифических животных.
- Чувство доверия к мужчине, - он кидает ведро на столик, и краем глаза следит за моей реакцией.