В любом учебнике по бизнесу можно прочитать, что эффективность принятия решений измеряется скоростью наступления тех изменений, к которым решение должно привести. За этим определением нет ничего кроме банальной жизненной мудрости — чем быстрее достигается результат, тем лучше. Если результат откладывается в далекое будущее, то речь уже идет не о решениях, а о стратегиях.
Следствием сего нехитрого правила, которое начало действовать с момента освоения прямоходящими палки-копалки, является другое банальное правило, вызванное уже моментом освоения загонной охоты. Речь идет о коллективном принятии решений, которое в ряде случаев оказывается более эффективным по причине того, что на конечный результат начинает влиять степень управляемости коллектива. В этом случае процедуры различного рода обсуждений решения позволяют добиться ускорения получения результата и улучшения его качества одновременно с сохранением управляемости.
Несложно догадаться, что наихудшим сценарием с точки зрения этих банальных моделей является их совмещение по принципам: «решение принимается одним, но имитируется коллективное принятие» либо «решение принимается коллективно, но ответственность за его воплощение не разделяется». Сразу возникает желание провести политические параллели, введя аналогии с демократией, авторитаризмом и прочими «измами», но лучше обойтись без лишних надстроек, которые неизбежно заводят в болото демагогии на темы «имитации демократии», «тоталитарного большинства» и прочих штампов.
Исконная суть крайне проста — убить мамонта можно только толпой, а имитируя толпу можно только имитировать убийство мамонта, оставаясь с палкой-копалкой.
Основные решения в такой системе сводятся к перераспределению ям и палок-копалок, и осуществляются, естественно, единолично. Но при этом им придается вид коллективной охоты за мамонтом, которого нет. Следовательно, эффективность действий становится двоякой — с одной стороны важна скорость достижения результата в пространстве палок-копалок, что и является реальным результатом, а с другой — эффективность работы по имитации виртуальной охоты за несуществующим мамонтом. Именно эта, вторая, эффективность и измеряется индикативно органами власти через «соответствие нормативной базы», при том, что не имеет никакого отношения к реальному принятию решений.
Эта эффективность не имеет ничего общего с эффективностью, понимаемой на уровне здравого смысла, — она ему обратна. Чем больше ресурсов тратится, тем выше эффективность, а не наоборот. Мы уже много лет ежедневно читаем абсолютно все бумаги, принимаемые и разрабатываемые органами власти области разных уровней, и можем точно заявить, что эффективность работы власти, заложенная в этих бумагах, действительно постоянно растет — документы год за годом становятся «чище» и проработанней, регламенты все более и более детальными, протоколы все более и более подробными, а постановления все более и более длинными. Но самое главное — количество этих документов с каждым годом растет, равно как и количество людей, которых назначают коллективом охотников и обслуживающим несуществующую охоту персоналом. В этом аппаратно-административном поле и существует псевдо-эффективность, которая обратно пропорциональна эффективности реальной.
Для интереса мы посчитали сроки прохождения через черный ящик «несуществующий мамонт» нескольких решений уровня «палка-копалка» за последние семь лет и выяснили, что их эффективность как функция скорости реального принятия в среднем уменьшилась в 2,5-3 раза при том, что эффективность «убийства мамонта», измеряемая через количество регламентов, регулирующий процедуру, увеличилась в среднем в те же 2,5-3 раза.
Например, если в 2010 году выборы мэра Ульяновска регламентировало около 23-25 нормативных документов, находящихся в свободном доступе, (от федеральных законов до регламентов), то ныне процедуру избрания связки «мэр» + «сити-менеджер» регламентируют более 70 различных документов.
В этой связи выглядит очень подозрительным решение сократить долю административных расходов в бюджетах на будущий год. Фактически, это говорит о том, что дальше эффективность в административном поле повышать будет труднее, хотя резервы выглядят безграничными по причине того, что «мамонта» нет, а это значит, что реальные результаты к процессу улучшения эффективности не имеют ровным счетом никакого отношения, что, теоретически, позволяет добиться бесконечной эффективности, не ограниченной совершенно ничем, даже границами Вселенной. Ведь мамонты-то вымерли.
Без институтов
Имитация демонстрации универсальности институтов государства привела к появлению имитации универсальности их применения. Но институты реально возникают иначе.
В отличие от большинства западных стран, в России государство в последние лет 400 никогда не воспринималось как результат коллективного договора общностей, которые посредством достижения этого самого договора, превращались в общество. И это при том, что суть необходимости подобного договора крайне проста — договориться об общих правилах, контроль исполнения которых, делегировать определенной структуре.
Причина такого решения тоже очевидна и вызвана банальным инстинктом выживания — без общих правил можно быстро друг друга перерезать или перестрелять, а решение возникающих проблем на уровне общностей, которые вынужденно превращаются в подобных условиях в вооруженные бригады, априори становится вооруженноконфликтным.
В результате подобного (скрытого или публичного) общественного договора, общие правила, достигнутые в ходе разборок, неизбежно закрепляются в форме институтов. Теперь уже государства. Все просто и банально, хотя для нашей территории в новейшее время подобное и не применялось, а ныне такая логика и вовсе считается маргинальной по причине того, что государство у нас в собственных глазах - это нечто, что стоит гораздо выше каких-то банальных общественных договоров и прочей прозападной мути. Но этот факт вовсе не отменяет необходимости существования универсальных институтов.
Они и возникали, причем неоднократно, но вовсе не в результате фиксации общих договоренностей либо минимально-приемлемых правил на их основе, а путем банального заимствования.
Увы, но раз за разом оказывалось, что без прохождения достаточно длинного пути, в результате которого эти институты сформировались там, откуда заимствовались, они оказывались не слишком жизнеспособными. В результате постоянно возникала ситуация, когда институты становились имитационными, а реальные механизмы взаимодействия формировались снизу им в противовес. При этом по очевидным причинам само государство замечать их не могло, так как это оказывалось равносильно признанию того, что зафиксированные институты не работают. Если же быть предельно точными, то и институтами ввиду отсутствия универсальности применения называться не могут.
Ровно ту же ситуацию мы наблюдаем и сегодня. Не заметить её трудно, но многим это удается благодаря святой вере в то, что демоны государства являются институтами. Это позволяет легко списать видимое на «отдельные недостатки» и, тем самым, сместить фокус с фиксации реальности на критику источника псевдо-институтов, который принято называть властью. А ведь реальные институты внутри общностей (из которых и состоит территория, лишенная общества в энциклопедическом понимании) складывались и складываются особенно активно. Это институты понятий, разборок, стрелок, предъяв, ответок, терок, знахарства и так далее, которые на деле и являются основой утрясания интересов внутри общностей, часть из которых уже превратилась в полноценные общины.
В последние же годы сложно не заметить того, что возникает спрос на реальные универсальные институты согласования интересов, формирующие действенные правила поведения. И эти институты снизу формируются, а, отчасти, и уже сформировались.